Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ девятый. Передвинутыя души, — Кругомъ Петербурга [Старая орфография]

— А тепло на Кавказѣ? — сказалъ я почти невзначай. Проливной дождь барабанилъ въ окна. Это, должно быть, навѣяло мнѣ мой неожиданный вопросъ.

— Чудной вы человѣкъ, — сказалъ Пикъ-Грандъ. — Что изъ того, что тепло, когда денегъ не платятъ? Я вѣдь вамъ говорилъ. Не вѣрите, такъ посмотрите.

Онъ извлекъ изъ кармана и подалъ мнѣ листокъ бумаги. Это было печатное объявленіе. Оно и теперь находится въ моемъ владѣніи. Объявленіе это гласитъ: «Судебный приставъ при хайтумскомъ мировомъ отдѣлѣ симъ объявляетъ, что 8 марта сего 1908 года въ г. Хайтумѣ будетъ продаваться съ публичнаго торга движимое имущество, а именно право на изданіе въ г. Хайтумѣ ежедневной газеты: „Хайтумскій Вопль“, описанной на удовлетвореніе С. И. * * * по исполнительному листу за № 339 на сумму 63 р. 70 к. Подлинный подписалъ судебный приставъ Д. Алайшвили».

Внизу была напечатана еще одна подпись, довольно странная: «Съ подлиннымъ вѣрно: Пикъ-Грандъ-Аргонавтъ».

— Я описалъ у нихъ право издательства, — сказалъ Пикъ-Грандъ.

— Эка, нашли что описать, — возразилъ я.

— А какъ же сдѣлать, — сказалъ Пикъ-Грандъ, — когда у нихъ ничего другого не было?..

— Такіе подлецы, — заговорилъ онъ уже возмущеннымъ тономъ, — я у нихъ писалъ обѣими руками, сочинялъ въ день три захватывающихъ фельетона и еще одну хроникерскую замѣтку, а они дали мнѣ десять рублей авансу, а дальше nichts.

— А вы бы построчно, — посовѣтовалъ я..

— Да, построчно, — проворчалъ Пикъ-Грандъ. — Такая расцѣнка… Раньше платили двѣ копейки за строчку, потомъ полторы, потомъ копейку, а теперь дробями даютъ, три копейки за пять строкъ.

— Не можетъ быть, — воскликнулъ я.

— Какъ хотите, — хладнокровно возразилъ Пикъ-Грандъ. — Можете не вѣрить. Но это правда. Они завели даже построчныя марки, съ дырочками, вродѣ китайскихъ чоховъ, желѣзныхъ денегъ.

— Зачѣмъ же марки? — спросилъ я уже безпомощно.

— Въ лавку носить, — спокойно объяснилъ Пикъ-Грандъ. — На мѣновую торговлю. Отдашь вязку желѣзныхъ марокъ, получишь вязку бубликовъ.

— Какъ же живутъ, — спросилъ я, — съ такимъ заработкомъ?

— Не живутъ, помираютъ, — сказалъ Пикъ-Грандъ. — Я оттуда уѣхалъ въ Ростовъ-на-Дону, а тамъ еще хуже. Вся хроника обложена данью, копейка со строки. Если не заплатишь, то тебѣ и номеръ не пропустятъ.

— Скверно! — сказалъ я.

— Въ Казань поѣхалъ, — пожаловался Пикъ-Грандъ. — А тамъ цензура возстановлена, частнымъ образомъ, по просьбѣ газетчиковъ, въ видѣ особой любезности. И все-таки штрафуютъ… Я вольный казакъ. Мнѣ съ цензурой не жить…

Кстати сказать, я могу вполнѣ подтвердить сообщеніе Пикъ-Гранда. Будучи въ Казани, я видѣлъ въ редакціяхъ газетныя гранки, исчерканныя цензоромъ, видѣлъ также и номеръ газеты, оштрафованный за небрежность этой частной и любезной цензуры… Бываетъ. На свѣтѣ и не то бываетъ…

— Вы бы попробовали писать въ столичныя газеты, — посовѣтовалъ я.

— Пробуемъ давно. Вотъ посмотрите письмо.

Онъ подалъ мнѣ письмо секретаря большой столичной газеты весьма умѣреннаго направленія. Письмо просило присылать свѣдѣнія, «вполнѣ объективныя и возможно точнѣе провѣренныя».

— Провѣряешь, провѣряешь, — жаловался Пикъ-Грандъ. — А они пять строкъ напечатаютъ. На пересылку не хватаетъ. Потомъ я сталъ писать корреспонденціи на открыткахъ. Подъ конецъ и на открытки денегъ не стало хватать. Я покупалъ открытки съ частными объявленіями по полторы копейки штука и писалъ на нихъ.

Онъ показалъ мнѣ странное открытое письмо съ обыкновеннымъ трехкопеечнымъ штемпелемъ и печатной прибавкой: цѣна полторы копейки. Обѣ стороны были испещрены объявленіями. Только для адреса былъ оставленъ крошечный квадратикъ и на оборотѣ другой квадратикъ немного побольше для письма. На этомъ квадратикѣ тонкимъ перомъ и микроскопическимъ почеркомъ была написана корреспонденція.

Въ ней говорилось: «Къ сожалѣнію, общество трезвости встрѣтило препятствія»… Чернила были блѣдныя, и тутъ же сверху крупныя красныя буквы въ яркой виньеткѣ гласили: «Вездѣ покупайте коньякъ Асланова. Вездѣ».

— А какъ вы въ Мукденъ попали? — спросилъ я, чтобы перемѣнить разговоръ.

Мнѣ было тяжело слушать голодные разсказы газетнаго пролетарія.

Вязка построчныхъ марокъ за вязку бубликовъ. Хорошая жизнь.

— Я на своемъ вѣку попадалъ въ разныя мѣста, — сказалъ Пикъ-Грандъ. — Шестнадцати лѣтъ изъ дому ушелъ.

— Зачѣмъ?

— А затѣмъ… У отца было имѣніе. Сытая жизнь; все готовое. Я сталъ думать: «Зачѣмъ же я долженъ жить на всемъ припасенномъ. Что я за человѣкъ? Могъ ли бы я самъ себѣ пропитаніе добыть?!». Думалъ, думалъ, ушелъ. Пѣшкомъ ушелъ. Такъ долго шелъ, до Баку дошелъ.