Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ девятый. Передвинутыя души, — Кругомъ Петербурга [Старая орфография]

И въ подтвержденіе онъ цитировалъ наизусть слово въ слово страницы полторы изъ Добролюбова.

Владимирскій крестьянинъ Кривцовъ, странное смѣшеніе дикости и прогресса, сослался даже на декабристовъ:

— Я по отцу пошелъ, а отецъ по дѣду. А дѣдовъ отецъ былъ ближнимъ довѣреннымъ князя Волконскаго. И вмѣстѣ съ нимъ просидѣлъ больше года въ Петропавловской крѣпости. Оттого мы такіе…

Я не знаю, сколько правды въ этомъ семейномъ преданіи, но это уже третья ссылка на декабристовъ, которую я встрѣчаю въ крестьянской средѣ. Одна во Владимирской губерніи относилась къ Пестелю, другая въ Малороссіи относилась къ Тульчинской управѣ.

Въ Сызранскомъ уѣздѣ одинъ старый крестьянинъ говорилъ мнѣ съ убѣжденіемъ:

— Политика, развѣ это новое? Мы всегда были самые политики, да только не понимали этого…

У всѣхъ этихъ людей, богатыхъ, и бѣдныхъ, упорныхъ и покладистыхъ, есть одно объединяющее ихъ свойство.

Они оторвались отъ прежнихъ устоевъ. И, какъ сказалъ мнѣ одинъ старый садовникъ въ городѣ Сызрани, — у нихъ передвинулись души на новое мѣсто.

Ибо они лежали, какъ старыя бревна на родномъ погостѣ, и гнили или проростали въ землю; но великая смута сорвала ихъ съ корня, и теперь они плаваютъ въ морѣ и больше не тонутъ. Иные выброшены на берегъ, но этотъ берегъ новый…

Линіи разрыва еще совсѣмъ свѣжи и не покрылись плѣсенью. И нѣтъ на свѣтѣ зрѣлища поучительнѣе, какъ наблюдать эти живыя фибры человѣческаго духа, выброшенныя внезапнымъ потрясеніемъ изъ глубины на поверхность.

Надо ихъ наблюдать, пока онѣ свѣжи. Пройдетъ немного лѣтъ, и новое станетъ старымъ, живая ткань отвердѣетъ и станетъ корою.

Я хочу набросать въ этихъ очеркахъ рядъ фигуръ, схваченныхъ налету, мимоходомъ. Я не претендую на художество. Буду писать о живыхъ людяхъ, приводить дѣйствительные факты.

Однако при нынѣшнихъ порядкахъ излагать дѣйствительность трудно. Приходится лавировать между Сциллой и Харибдой. Съ одной стороны, провинція задыхается отъ молчанія… И какъ цирульникъ лидійскаго правителя Мидаса, она готова выкопать ямку въ пескѣ и шепнуть: «У стараго Мидаса ослиныя уши»…

Съ другой стороны, она трепещетъ отъ страха и предвкушенія кары и шепчетъ: «Не выдавайте меня, не пишите обо мнѣ прямо». Оттого мнѣ придется переставить имена городовъ и измѣнить фамиліи; и иное, слишкомъ крѣпкое, оставить до другого времени.

С.-Петербургъ, 1909 г.

У-гу!

Послѣдній свистокъ, хриплый и какъ будто простуженный. Въ такую погоду немудрено простудиться даже желѣзной машинѣ. Хотя пароходъ у насъ музыкальный и называется «Глинка». Онъ медленно отчаливаетъ и выходитъ на средину. Узкія лѣстницы спусковъ на городскомъ обрывѣ отходятъ назадъ, и на другомъ берегу открывается устье рѣки Тверды, утлый мостъ, пески, зеленые откосы, и широкой стѣною бѣлѣетъ Отрочъ монастырь. Много лѣтъ тому назадъ Тверской князь отнялъ невѣсту у собственнаго отрока. Отрокъ съ горя ушелъ въ лѣсъ и построилъ скитъ. Скитъ сталъ монастыремъ. Спутникъ показываетъ рукой на маленькое круглое окошко. Тамъ келья, въ которой Малюта Скуратовъ удушилъ митрополита Филиппа.

Все истинно-русскія воспоминанія.

Тверь только что осталась сзади. Я перебираю свои послѣднія впечатлѣнія. У самаго спуска стояли два столба, оба съ объявленіями. На правомъ столбѣ были афиши о зрѣлищахъ:

«Боевая оперетта „Ночь Любви“».

Бытъ чумаковъ Запорожской Сѣчи въ первобытномъ состояніи. Артисты: Приблуда, Ткачевъ-Хохолъ, Сирко.

На лѣвомъ столбѣ красовался гигантскій плакатъ городского ломбарда о распродажѣ просроченныхъ вещей. Шесть столбцовъ и послѣдній номеръ 42,557, а всего населенія въ Твери съ женами и дѣтьми 40,000. Чего только тутъ нѣтъ! Хивинковая шкурка, одинъ подъодѣяльникъ, одинъ дамскій горжетъ (что такое «горжетъ», — одежда или мебель?), ватныя юбки, серебряныя серьги, ротонды на кроличьемъ, козьемъ, кошачьемъ и рыбьемъ мѣху. Кажется, бѣдная Тверь заложила все, что у ней было, и ходитъ голая.

На пристани нищіе попадались на каждомъ шагу. — «Подайте убогому», даже: «подайте плѣшивому!»… — «То есть, какъ это — плѣшивому?» — «Ей-Богу, плѣшивому, совсѣмъ безволосому», увѣряетъ нищій. Мой товарищъ лѣзетъ въ карманъ и достаетъ монету. — «Какое у васъ лицо, — восторгается проситель, — совсѣмъ какъ у Бисмарка»… Образованные нищіе!..

На пристани я купилъ газету «Тверская Жизнь». Она была похожа на этого образованнаго нищаго. Газета безъ телеграммъ, безъ направленія и безъ всякаго содержанія. Выходитъ «временно по воскресеньямъ», какъ сказано въ заголовкѣ. Между прочимъ, запрещено писать объ администраціи и о полиціи, о городскихъ дѣлахъ и о земскихъ, и о всякихъ другихъ. Тѣмъ не менѣе, редакторъ ухитрился нажить себѣ штрафъ въ триста рублей и уже три недѣли сидитъ въ узилищѣ, и за редактора подписывается его жена, согласно послѣднему разъясненію вятскаго губернатора, и на деревянномъ столбѣ подъ плакатомъ ломбарда приклеено еще объявленіе: «Въ редакціи газеты „Тверская Жизнь“ продается зеркало, узкій коверъ и половая лампа»… Что такое половая лампа я не знаю, но распродажа редакціонной обстановки идетъ плохо. Боюсь, что редакторъ соберетъ свой штрафъ только къ концу отсидки.