Иван Наживин - Перун [Лесной роман. Совр. орф.]

Толпа лесовиков ахнула и замерла, но — не было грома, не было молний, не потряслась в ужасе земля и на холме вместо величаво-неподвижного бога стоял величаво-неподвижный с горящими, исступленными глазами апостол нового бога.

И тотчас же многие уверовали в бога истинного, и Андрей тут же крестил их во имя Отца, Сына и святого Духа в исстари языческой Ужве-реке. Однако, к вечеру того же дня вспыхнула в селении тяжкая болезнь: в жестоких корчах с быстротой невероятной погибал один селяк за другим. И тотчас же, по обычаю, вспыхнул среди них разлад и жестокое недовольство: те, которые остались верны Перуну, объясняли все это местью поруганного бога, те же, которые приняли новую веру, хотя и испугались, хотя и поколебалась втайне, утверждали, что в бедствии виноваты непринявшие новой веры, что это не Перун, а Бог истинный карает их, а, может, и просто старый волхв нарочно, чтобы вызвать эти распри, отравил воду в Гремячем Ключе. И от слов лесовики перешли к драке, а от драки к копьям и дубинам…

И вот на холме, с которого еще только вчера вечером в сиянии луны благосклонно взирал Перун на игры и пляски детей своих и на котором теперь уже водружен был Андреем огромный сосновый крест, началась кровавая свалка. Андрей и хотел бы остановить ее, но не мог, и, бессильный, стоял он над толпой у креста, и ждал, когда все это кончится, и было ему скорбно: стало ему вдруг жалко и своей молодой, изуродованной чем-то жизни, и ярым полымем полыхала в сердце его тоска о брошенной им Ганне-полонянке. И вдруг на шум боя выбежала из леса женщина молодая и с криком бросилась к нему. В один миг узнало ее его сердце и поняло все: она бежала за ним со своей грешной любовью. И, сраженный неожиданностью, он отделился от креста и призывно раскрыл ей навстречу руки. И в то же мгновение каленая стрела, пущенная из-за кустов старым волхвом, звеня, впилась в его сердце и он, истекая кровью, упал под ноги сражающимся, а на него, сраженная нечаянным ударом копья, упала оборванная, окровавленная, исстрадавшаяся, но теперь совершенно счастливая Ганна-полонянка…

И так как нововеров было больше, чем сторонников Перуна, они победили и, победив, сперва справили они по Андрею славную тризну с игрой во свирели и лютни, с пением, с примерными боями воинов, с медом хмельным, а затем с великим торжеством погребли в зеленом лоне матери-земли тело его и приказали уцелевшим поклонникам Перуна под страхом смерти немедленно креститься, что те с охотою великою и исполнили, ибо на деле увидели превосходство новой веры над старою. И общими усилиями селяков старый волхв был сожжен на огне великом живьем во славу Бога истинного…

И за павшим Андреем со стороны Киева шли еще и еще проповедники нового бога, а с ними и дружинники князя киевского, которые, ежели селяки где упрямились признать бога истинного, легонько эдак поторапливали их по загривкам познать истинную веру и приять царство небесное. И так «монастыреве на горах сташя и черноризцы явишася» и князь стольный киевский любил их даже «до излиха» и всячески помогал им…

И вскоре был основан монастырь на крутом берегу Ужвы-реки, на том самом месте, где некогда, встречая солнце, стоял Перун и где пал Андрей, и назвали люди монастырь тот непыратый: Спас-на-Крови.

И стали в тех монастырях черноризцы книги непонятные списывать одну с другой для просвещения людей, и иконы писали красками яркими и раздавали их селякам на место прежних идолов поганых, преходящего творения рук человеческих, и шли в тех монастырьках великие споры о том, можно ли есть кровь рыбью, и можно ли есть белку давленую, и что надо сделать с человеком тем, который перед обедней постучит себе о зубы яйцом куриным, и можно ли попу обедню петь, ежели он у себя в кармане платок женский обнаружит, и следует ли носить бороду человеку крещеному. И особенно любили почему-то черноризцы размышлять на тему: что есть жена? И, отвечая себе, они мудро говорили, что жена есть «сеть утворена прельшающи человека во властях светлым лицом убо и высокими очима налидающи, ногами играющи, делы убивающи, многы бо уязвиша низложи, тем же в доброти женстей мнози прельщаются и от того любы яко огнь возгорается. Жена есть святым обложница, покоище змеино, дияволь увет, без увета болезнь, поднечающая сковорода, спасаемым соблазн, безисцельная злоба, купница бесовская…» И уверяли всех чернецы смиренно, что тот, кто «не име жены и кроме мира пребывая, заповеди Господни исправити может, а с женою и с чады живуще не может спастися», и находились люди, которые поэтому бросали жен и детей без пристанища, и шли в монастырь, и опять и опять рассуждали дружно о путях спасения, и увеличивали казну свою, и заводили холопов многих и приобретали вотчины необозримые… И мудро постановляли: «в говенье детяти молоду коровьяго молока не ясти: два говенья матерь ссет, а во третье не дати ему ясти; в говенье не достоит сидети нога на ногу взложивше; чеснок достоит ясти в Благочещеньев день и сорок мученик; аще кто помочится на восток, да поклонится 300. Поп, аще хощет литургисати, да не яст луку преже за един день…» и т. п.