Александр Герцен - Былое и думы Части 6-8

— Allons done, parlez-moi de ce chien de pays avec sa sacrée liberté! [33] Ну вот, а вы еще говорите об этой отвратительной стране с ее проклятою свободой! (франц.). — Ред. — прибавил главный актер этой сцены после покойника и пастора.

— Ну, что же сделала, — спросил я, — la force brutale au service du noir fanatisme? [34] грубая сила на службе у черного фанатизма? (франц.). — Ред.

— Пришли четыре полицейских, et Ie chef de la bande [35] и предводитель шайки (франц.). — Ред. спрашивает: «Кто говорил с пастором?» Я прямо вышел вперед, — и, рассказывая, мой приятель, обедавший со мною, смотрел так, как некогда смотрел Леонид, отправляясь ужинать с богами {42} 42 Стр. 30. … смотрел так, как некогда смотрел Леонид, отправляясь ужинать с богами. — Герцен имеет в виду древнегреческое предание о спартанском царе Леониде, героически павшем в знаменитой битве при Фермопилах (480 г. до н. э.). , — cʼest moi, «monsieur», car je mʼen garde bien de dire «citoyen» [36] В пояснение того, что мой красный приятель употреблял в разговоре с полисменом, слово «monsieur», чтобы не употреблять во зло слово «citoyen» {43} , — надо вот что рассказать. В одной из темных, бедных и нечистых улиц, лежащих между Сого и Лестер-сквером, где обыкновенно кочует недостаточная часть эмиграции, завел какой-то красный ликворист {44} небольшую аптеку. Идучи мимо, я зашел к нему, взять седативной воды. За прилавком сидел он сам, высокий, с грубыми чертами, густыми, насупленными бровями, большим носом и ртом несколько на сторону. Настоящий уездный террорист 94 года, к тому же и бритый. — «Распалевой воды на шесть пенсов, monsieur», — сказал я. Он отвешивал какую-то траву, за которой пришла девочка, не обращая никакого внимания на мой вопрос, я мог досыта налюбоваться этим Collot dʼHerbois, пока он, наконец, припечатал сургучом уголки бумажного пакета, надписал и потом довольно строго обратился ко мне с «platt-il?» <���что прикажете? (франц.) — Ред.> — «Распалевой воды на шесть пенсов, — повторил я, — monsieur». Он посмотрел на меня с каким-то свирепым выражением и, оглядев с головы до ног, важным и густым голесом сказал мне: «Citoyen, sʼil vous plait!» <���Гражданин, пожалуйста! (франц.) — Ред.> {43} 43 «Citoyen» — обращение, принятое с 1789 года у французских революционеров в отличие от обычного «monsieur». {44} 44 Ликворист — продавец прохладительных напитков, а также растительных лекарств (от франц. liquoriste). В данном случае имеется в виду французский политическим эмигрант, доктор Ж. Филипп. à ces gueuxlà. [37] это я, «сударь», ибо я, конечно, воздерживаюсь от того, чтобы называть такую сволочь «гражданином» (франц). — Ред. — Тогда Ie chef des sbires [38] начальник полицейских (франц.). — Ред. с величайшей дерзостью сказал мне: «Переведите другим, чтоб они не шумели, хороните вашего товарища и ступайте по домам. А если вы будете шуметь, я вас всех велю отсюда вывести». — Я посмотрел на него, снял с себя шляпу и громко, что есть силы, прокричал: «Vive la république démocratique et sociale!» [39] Да здравствует демократическая и социальная республика! (франц.) — Ред.

Едва удерживая смех, я спросил его:

— Что же сделал «начальник сбиров»?

— Ничего, — с самодовольной гордостью заметил француз. — Он переглянулся с товарищами, прибавил: «Ну, делайте, делайте ваше дело!» и остался покойно дожидаться. Они очень хорошо поняли, что имеют дело не с английской чернью… у них тонкий нос!

Что-то происходило в душе серьезного, плотного и, вероятно, выпившего констабля во время этой выходки? Приятель и не подумал о том, что он мог себе доставить удовольствие прокричать то же самое перед окнами королевы, у решетки Букингамского дворца, без малейшего неудобства. Но еще замечательнее, что ни мой приятель, ни все прочие французы при таком происшествии и не думают, что за подобную проделку во Франции они бы пошли в Кайенну или Ламбессу {45} 45 Стр. 31. …пошли в Кайенну или Ламбессу — места ссылки на каторжные работы (Кайенна — во Французской Гвинее, Ламбесса — в Алжире). . Если же им это напомнишь, то ответ их готов: «Ah bas! Cʼest une halte dans la boue… ce nʼest pas normal!» [40] Ну! Это остановка в грязи… это ненормально! (франц.) — Ред.

А когда же у них свобода была нормальна?

Французская эмиграция, как и все другие, увезла с собой в изгнание и ревниво сохранила все раздоры, все партии. Сумрачная среда чужой и неприязненной страны, не скрывавшей, что она хранит свое право убежища не для ищущих его — а из уважения к себе, — раздражала нервы.

А тут оторванность от людей и привычек, невозможность передвижения, разлука с своими, бедность — вносили горечь, нетерпимость и озлобление во все отношения. Столкновения стали злее, упреки в прошедших ошибках — беспощаднее. Оттенки партий расходились до того, что старые знакомые перерывали все сношения, не кланялись…