Викентий Вересаев - На повороте

– Господи, стоит на это обращать внимание!

– Очень даже стоит, – серьезно возразил Будиновский.

– Что же теперь делать? – Таня задумалась. Вот что: тогда познакомьте меня с каким-нибудь другим влиятельным членом управы.

«Вот неугомонная!» – подумал Будиновский и неохотно ответил:

– Сейчас все разъехались из города. Раньше осени все равно ничего нельзя сделать.

– Господа! Идите же обедать! – крикнула из столовой Марья Михайловна.

Таня быстро сказала:

– Только, пожалуйста, не говорите Варе о нашем разговоре.

Они пошли в столовую. По тарелкам уж была разлита ботвинья с розовыми ломтиками лососины и прозрачными кусочками льда. На конце стола сидел рядом с бонной шестилетний сын Будиновских, в матроске, с мягкими, длинными и кудрявыми волосами. Он с любопытством глядел на Токарева и вдруг спросил:

– Зачем у тебя синие очки?

– Ах, Кока, ну что тебе за дело? – рассмеялась Марья Михайловна. – У дяди глазки болят.

– Глазки болят… Тогда нужно компрессы, – уверенно сказал Кока.

– Какой опытный окулист! – улыбнулся Будиновский Токареву.

Марья Михайловна вздохнула.

– Да, тут станешь опытным!.. Всю эту зиму он у нас прохворал глазами; должно быть, простудился прошлым летом, когда мы ездили по Волге. Пришлось к профессорам возить его в Москву… Такой комичный мальчугашка! – Она засмеялась. – Представьте себе: едем мы по Волге на пароходе, стоим на палубе. Я говорю. «Ну, Кока, я сейчас возьму папу за ноги и брошу в Волгу!..» А он отвечает: «Ах, мама, пожалуйста, не делай этого! Я ужасно не люблю, когда папу берут за ноги и бросают в Волгу!..»

Все рассмеялись. Кока, ухмыляясь, оглядывал смеющихся.

В передней раздался звонок. Вошел красивый студент в серой тужурке, с ним молодая девушка – розовая, с длинною косою. Это приехали за Варварой Васильевной из деревни ее брат Сергей и сестра Катя.

Сергей, только что вошел, быстро спросил:

– Получила отпуск?

– Получила!

– Чудесно! Значит, едем!

– Сережа, Катя! Садитесь скорей, ешьте ботвинью! – сказала Марья Михайловна.

Пришедшие поздоровались. Сергей крепко и радостно пожал руку Токареву, – видимо, он уж слышал о нем от сестры.

– А мы с Катей приехали, сунулись к тебе, – обратился Сергей к Варваре Васильевне. – Тебя нету, сидит только девица эта… Как ее? С психологической такой фамилией. Сказала, что вы сюда пошли… Ну, а ты, шиш, как поживаешь? – спросил он Коку. – Дифтеритом не заразился еще? Пора бы, брат, пора бы тебе схватить хороший дифтеритик.

– Ах, Сережа, ну что это такое?! – воскликнула Марья Михайловна.

– Нет, ей-богу, следовало бы ему заразиться! Живут в деревне, мать – по образованию фельдшерица и не позволяет бабам приносить к себе больных ребят, – заразят ее Коку!

Марья Михайловна заволновалась.

– Ну, Сережа, мы лучше об этом не будем говорить! Я не могу заниматься общественными делами. Женщина, имея детей, должна жить для них – это мое глубокое убеждение.

Сергей изумленно вытаращил глаза.

– Какое же это общественное дело – каломелю или хинину дать ребенку?

– Мы делаем для народа все, что можем. Благодаря Борису в нашем уезде прибавлено восемь новых фельдшерских пунктов, увеличена сумма, отпускаемая на лекарства… Мы за это имеем право не подвергать опасности Коку. Я могу жертвовать собою, а не ребенком… Владимир Николаевич, что ж вы себе лафиту не наливаете? Боря, налей Владимиру Николаевичу… Нет, право, эта молодежь – такая всегда прямолинейная, – обратилась она к Токареву. – Недавно продали мы наше мценское имение, – только одни расходы с ним. Сережа смеется: будете, говорит, теперь стричь купоны?.. Я решительно не понимаю, – что ж дурного в том, чтоб купоны стричь? Почему это хуже, чем хозяйничать в имении?

– Я ничего против купонов не имею, – возразил Сергей с легкой улыбкой. – Но Борису Александровичу не восемьдесят лет, чтобы сидеть на ворохе бумаг и резать купоны.

– Это все равно. Мы не имеем права рисковать капиталом.

– Почему так?

Марья Михайловна поправила кольца на белых, мягких пальцах.

– Деньги от мценского имения целиком должны остаться для Коки.

После цыплят подали мороженое, потом кофе. Сергей перешептывался с Таней. Будиновский курил сигару и своим медленным, слегка меланхолическим голосом рассказывал Токареву об учрежденном им в Томилинске обществе трезвости.

– А какую прекрасную публичную лекцию в пользу этого общества прочел у нас недавно Осьмериков, Алексей Кузьмич, – обратилась Марья Михайловна к Токареву. – О рентгеновских лучах… Это учитель гимназии нашей, – такой талантливый человек, удивительно! И как его дети любят! Вот, если бы у нас все такие учителя были, я бы не боялась отдать Коку в гимназию.