Сэмюэл Батлер - Путь всякой плоти. Роман

Принадлежность к существам высшего порядка предполагает обладание редкостными добродетелями, а редкостные добродетели подобны редким растениям или животным, то есть таким, которые оказались не в состоянии выжить в этом мире. Добродетель, чтобы оказаться стойкой, должна, подобно золоту, быть сплавлена с каким-нибудь менее благородным, но более долговечным металлом.

Люди разделяют порок и добродетель, словно это две вещи, не имеющие между собой ничего общего. Это не так. Нет ни одной полезной добродетели, в которой не содержится некоторой примеси порока, и едва ли существует порок, не несущий в себе хоть чуточку добродетели: добродетель и порок, подобно жизни и смерти или духу и материи это те понятия, которые нельзя определить иначе, как противопоставляя их друг другу. Самая полная жизнь таит в себе смерть, а мертвое тело еще во многих отношениях продолжает жить. Да ведь и сказано же: «Если ты, Господи, будешь замечать беззаконие», из чего следует, что даже самый высокий идеал, какой мы в силах вообразить, все же способен допустить такой компромисс с пороком, что злоупотребления, если они не чрезмерны, получают авторитетное покровительство. Всем известно, что порок платит дань добродетели. Мы называем это лицемерием. Следовало бы найти слово и для дани, которую добродетель не так уж редко платит – или, во всяком случае, которую ей благоразумно было бы платить – пороку.

Допускаю, что некоторые люди склонны видеть счастье в обладании тем, что все мы считаем высочайшей нравственностью. Но если они выбирают этот путь, то должны довольствоваться тем, что награда за добродетель – в самой добродетели, и не роптать, если обнаружат, что высокое донкихотство – это дорогое удовольствие, награда за которое принадлежит царству не от мира сего. Они не должны удивляться, если их попытки устроить все наилучшим образом для обоих миров, окажутся неудачными. Мы можем сколь угодно не верить подробностям рассказов, сообщающих о возникновении христианской религии, и все же большая часть христианского учения останется такой же истинной, как если бы мы уверовали в эти подробности. Мы не можем служить Богу и мамоне: узок путь и тесны врата, ведущие к обладанию тем, что живущие верой признают наивысшей ценностью, и об этом не скажешь лучше, чем сказано в Библии. Это в порядке вещей, что некоторые люди будут думать именно так, как в порядке вещей и то, что в коммерции будут спекулянты, которые часто обжигаются, но нет такого порядка вещей, при котором большинство оставило бы «середину» и проторенный путь.

Для большинства людей и в большинстве случаев наслаждение – ощутимое материальное благополучие в этом мире – является самым надежным критерием добродетели. Прогресс всегда достигался скорее благодаря наслаждениям, чем высочайшим добродетелям, а самые добродетельные склонялись более к излишествам, чем к аскетизму. Говоря языком делового мира, конкуренция столь остра, а размеры прибыли ограничены такими узкими рамками, что добродетель не может позволить себе упустить bona fide хоть один шанс и должна основываться в своих действиях скорее на получении наличности с каждого поступка, чем на неких заманчивых проектах. Следовательно, она не станет пренебрегать – как некоторые люди, достаточно благоразумные и проницательные в других делах – важным фактором имеющейся у нас возможности избежать разоблачения или, во всяком случае, сначала умереть. Разумная добродетель оценит эту возможность по достоинству, не выше и не ниже.

В конце концов, наслаждение – более надежный ориентир, чем правда или долг. Ибо как ни трудно понять, что доставляет нам наслаждение, часто еще труднее распознать, в чем состоят правда и долг, а если мы допустим насчет них ошибку, то это приведет нас к такому же плачевному состоянию, как и ошибочное мнение насчет наслаждения. Когда люди обжигаются, идя путем наслаждения, им легче выяснить, в чем они ошиблись, и понять, где сбились с пути, чем когда они обожглись, следуя воображаемому долгу или воображаемому представлению об истинной добродетели. Дьявола же, выступающего в обличье ангела, могут разоблачить только исключительно опытные знатоки, а он столь часто принимает это обличье, что вступать в беседы с ангелами едва ли вообще безопасно, и благоразумные люди предпочитают придерживаться наслаждения как более простого, но и более приемлемого и в целом намного более надежного ориентира.

Возвращаясь к мистеру Понтифексу, скажем, что он не только прожил долгую и благополучную жизнь, но и оставил многочисленных потомков, каждому из которых передал как свои физические и душевные качества в тех или иных не превышающих нормы вариациях, так и немалую долю того, что не так легко передается по наследству, – я имею в виду его денежные средства. Можно сказать, что он обзавелся ими, спокойно сидя и позволяя деньгам плыть, так сказать, прямо ему в руки. Но разве деньги не плывут ко многим, кто неспособны их удержать, или кто, пусть даже и удержав их на короткое время, не умеют так слиться с ними воедино, чтобы деньги перешли через них к их потомству? А мистеру Понтифексу это удалось. Он сохранил то, что, можно сказать, заработал, а деньги, подобно славе, легче заработать, чем сохранить.