Стр. 275. «Сутта Нипата » — одна из самых старых частей буддийского канона, созданная во второй половине 1 тысячелетия до н. э., трактующая этические проблемы и обладающая высокими поэтическими достоинствами.
Господин из Сан-Франциско(стр. 295). — У Бунина часто, в преддверии даже самых его значительных произведений, побуждением к писанию служило какое-нибудь эмоциональное впечатление. Так, более чем за шесть лет до написания «Господина из Сан-Франциско», в апреле 1909 года, как вспоминает В. Н. Муромцева-Бунина, на пароходе, по дороге из Италии в Россию, у Бунина «завязался спор о социальной несправедливости», и Бунин так ответил оппоненту, придерживавшемуся, видимо, реакционных убеждений: «Если разрезать пароход вертикально, то увидим: мы сидим, пьем вино, беседуем на разные темы, а машинисты в пекле, черные от угля, работают и т. д. Справедливо ли это? А главное, сидящие наверху и за людей не считают тех, кто на них работает…» «Я считаю, — пишет В. Н. Муромцева-Бунина, — что здесь зародился «Господин из Сан-Франциско» («И. А. Бунин», стр. 131). Нужно думать, что при описании огромной «Атлантиды» у Бунина воскресло это эмоциональное воспоминание. О другом толчке, чисто внешнем, побудившем Бунина начать рассказ, вспоминает он сам: «Летом пятнадцатого года, проходя однажды по Кузнецкому мосту в Москве, я увидал в витрине книжного магазина Готье издание на русском языке повести Томаса Манна «Смерть в Венеции», но не зашел в магазин, не купил ее, а в начале сентября 1915 года, живя в имении моей двоюродной сестры, в селе Васильевском, Елецкого уезда, Орловской губернии, почему-то вспомнил эту книгу и внезапную смерть какого-то американца, приехавшего на Капри, в гостиницу «Квисисана», где мы жили в тот год, и тотчас решил написать «Смерть на Капри», что и сделал в четыре дня — не спеша, спокойно, в лад осеннему спокойствию сереньких и уже довольно коротких и свежих дней и тишине в усадьбе и в доме; попишу немного, оденусь, возьму заряженную двустволку, пройду по саду на гумно, куда всегда слеталось множество голубей, возвращусь с пятью, шестью штуками, убитыми дуплетом, и опять сяду писать… Заглавие «Смерть на Капри» я, конечно, зачеркнул тотчас же, как только написал первую строку: «Господин из Сан-Франциско…» И Сан-Франциско, и все прочее (кроме того, что какой-то американец действительно умер после обеда в «Квисисане») я выдумал…
Обычно я пишу быстро и спокойно, вполне владея своими мыслями и чувствами, но на этот раз писал, повторяю, не спеша и порою весьма волнуясь.
«Смерть в Венеции» я прочел в Москве лишь в конце осени…» (т. 9, стр. 368–369). «14–19 августа писал рассказ «Господин из Сан-Франциско». Плакал, пиша конец», — записал Бунин в дневнике («И. А. Бунин», стр. 204).
Сохранились рукописи рассказа, хотя Бунин не любил их оставлять и впоследствии всегда уничтожал черновики своих вещей. «Не хочу, чтобы кто-нибудь любовался моим пищеварением… Черновики надо непременно уничтожать!» («Русские новости», 1945, 9 ноября). По черновикам видно, как тщательно работал Бунин над словом, какой труд и ответственность было для него писание. Он и сам не скрывал, что работает с громадным напряжением сил, даже мучениями — и считал это естественным. И в ранние, и в поздние годы он повторял, что ремесло писателя — тяжкий труд. «Какая мука, какое невероятное страдание литературное искусство! Я начинаю писать, — говорил он в десятые годы, — говорю самую простую фразу, но вдруг вспоминаю, что подобную этой фразе сказал не то Лермонтов, не то Тургенев. Перевертываю фразу на другой лад, получается пошлость, изменяю по-другому — чувствую, что опять не то, что так пишет Амфитеатров или Брешко-Брешковский. Многие слова — а их невероятно много — я никогда не употребляю, слова самые обыденные. Не могу. Иногда за все утро я в силах, и то с адскими муками, написать всего несколько строк… Какая мука наше писательское ремесло… А какая мука найти звук, мелодию рассказа, — звук, который определяет все последующее! Пока я не найду этот звук, я не могу писать» (сб. «В большой семье», Смоленск, 1960, стр. 247, 248).
М. Горький писал Бунину: «В моей очень суетной и очень тяжелой жизни Вы — может быть, и даже наверное — самое лучшее, самое значительное. Знали бы Вы, с каким трепетом читал я «Человека из Сан-Франциско» («Горьковские чтения», М., 1961, стр. 85). Томас Манн очень высоко ставил рассказ «Господин из Сан-Франциско» и говорил, что он может быть поставлен рядом с «Поликушкой» и «Смертью Ивана Ильича» Л. Толстого («И. А. Бунин», стр. 204–205).
Читать дальше