Наталья Давыдова - Вся жизнь плюс еще два часа

Входит наш веселый главный инженер, сообщает:

- Я как Нельсон. Перед битвой он очень долго сомневался и колебался, но, приняв решение, уже действовал смело и твердо.

- Нельсон? - спрашивает Дир и неожиданно хохочет.

- У Нельсона был один глаз, - замечаю я.

- Один глаз? - переспрашивает Дир и обращается к главному инженеру: Мне Завадский был нужен.

- Он в столовой. Съел суп, потом съел гуляш и хотел еще чего-нибудь съесть, но не нашел чего и съел еще один гуляш.

Директор смеется.

Главинж своей уверенной походкой, пришлепывая римскими сандалиями, подходит к столу и веером выкладывает бумаги на подпись. Директор подписывает, не читая. А я принесу бумажку - он будет ее разглядывать, и разговаривать по телефону, и хвататься за селектор, чтобы подольше не подписать.

А этот Нельсон собрал свои бумажки жестом, каким собирают счастливые игральные карты, сел в кресло напротив меня и сказал:

- Мы еще пересоветуемся с Гипропластом по этой части.

Дир энергично кивает, давайте действуйте, я на вас полагаюсь.

- Хотелось подождать еще Роберта Ивановича, но раз его нет, значит, ждать не будем, - обращается директор ко мне.

"А Роберт, значит, опять подводит, - думаю я. - Роберт, Роберт".

- Неважно. Детали уточним позднее. Я хотел вам сказать вот что. По вашему письму в Комитет принято решение создать компетентную комиссию, которая разберет ваш затянувшийся конфликт с лабораторией товарища Тережа, окончательно выяснит реальность тем, порученных вашей лаборатории и занесенных, как вы знаете, в государственный план. А также ознакомится с вашей новой работой, которую вы стали делать, мягко говоря, явочным порядком. Комиссия обследует работу лаборатории товарища Тережа. С этого и начнет, с истории вопроса, так сказать. Если не ошибаюсь, такая постановка дела соответствует вашему желанию.

- Да, - отвечаю я, - соответствует.

- Я председатель комиссии, будь она неладна, - говорит главинж.

- Товарищи собираются, - сообщает секретарша из дверей.

Я встаю, чтобы уходить.

- Может быть, у вас есть какие-либо пожелания по составу комиссии? спрашивает Дир.

- Нет.

- Ко мне у вас есть вопросы?

За дверью собираются товарищи, они скоро превратятся в комиссию, которая решит нашу судьбу. Здесь сидит председатель. Есть ли у меня вопросы к директору? Да, есть. Комиссия комиссией, конфликт конфликтом, а вопросы есть. Солнце бьет в раскрытые окна, горит на стеклах витрины, на лице Дира. Плывут золотые пылинки.

Мне надо нажаловаться на главного механика. Надо закупить хроматограф стоимостью тридцать пять тысяч в старых деньгах. Нужен никель или высоколегированная сталь "ЭИ943"... Нужно футеровать аппарат никелем или серебром. Нужны две квартиры, на худой конец квартира и комната. И это не все. Нужны аппаратчики.

Не время сейчас все это выкладывать. И все же я не своим голосом, стоя, невежливо, нервно перечисляю свои требования.

Мне кажется, что Дир втягивает в плечи маленькую лаковую причесанную голову и поеживается.

Тишина. Только беснуются золотые пылинки в воздухе. И главинж не находится, как пошутить.

- Сергей Сергеевич, нам срочно нужен хроматограф. Три с половиной тысячи, - настаиваю я.

- Четыре. По-старому - сорок.

- Разве это много для нашего богатого института? - спрашиваю я льстиво.

Скрытая в моем вопросе ирония до директора не доходит. Он счастливый человек, на иронию и юмор своих подчиненных он плюет.

- Хорошо, я подумаю, - отвечает он. Это почти означает - да.

Вбегает Роберт. Окидывает присутствующих смеющимся взглядом, в котором сквозит легкое отчуждение, - заседаете, все обсуждаете, все решаете. На посту замдира ему полагалось стать человеком-жертвой, но он им не стал. Не стал ничем из того, чем он мог стать.

- Сейчас освобожусь, - заявляет он и скрывается. Взгляд, который директор послал ему вслед, ласковым не назовешь.

В приемной оживленная Зинаида машет мне рукой. Она торжественна, как всегда, когда что-нибудь происходит.

- Как дела? - спрашиваю я механически.

- Выхожу на внедрение.

- Поздравляю.

А ей что? Она всегда выходит на внедрение.

- Плюс ко всему эта комиссия, - жалуется она мне.

В приемную входит Веткин.

- Меня звали? Зачем звали, ума не приложу. Зачем я понадобился в это святое время, конец рабочего дня. Что, зачем, почему? - говорит, округляя рыжие глаза, человек, который, позови его сам господь бог, и то знал бы, зачем его позвали.

Веткин садится на диван, поправляет носки и, не глядя, начинает изучать обстановку.