Наталья Давыдова - Вся жизнь плюс еще два часа

Поздно вечером приходит моя подруга Лена.

- Я на минуту, - говорит она, - только посмотрю на тебя. Я, конечно, не перестаю жалеть, что ты уехала, но ты поступила правильно. Ленинград прекрасный город, но надо иметь характер. У меня его нету. Единственное утешение - хорошие сыновья.

- Как я по тебе соскучилась, - говорю я грустно. Такая она хорошая, красивая, добрая, моя подруга, и несчастливая.

- И я. Ну, как ты?

- Даже не знаю. Вчера меня никто не провожал. Но в последнюю минуту на вокзал пришел один человек. Он ленинградец, зовут его Леонид Петрович Завадский, хотя это тебе еще ничего не говорит...

- Говорит, - улыбается Лена, - и я очень рада, Машка. Значит, он пришел на вокзал... И что?

- Пришел на вокзал, - отвечаю я поспешно, - больше ничего.

- Я рада, - повторяет Лена.

...Приходя на кладбище, я вспоминаю, как выбирала место для папы. Я думала о том, чтобы ему было хорошо лежать, сухо и тепло. Думала этими словами - сухо и тепло.

Объясняли: "Тут летом зелено, как сад, можно приходить и гулять". Гулять? Тогда я еще не понимала этих простых человеческих слов.

Летом сад, правильно, но могилы близко одна от другой, это старая часть кладбища, здесь давно хоронят.

Из нескольких мест, которые показал директор кладбища" находя у каждого свои преимущества ("Близко...", "Сухо...", "Тихо...", "Наоборот, оживленно, вблизи большой дороги, люди здесь ходят утром на работу, вечером а работы..."), мне понравилось одно. Просторное, светлое, сухое, на возвышении, прогретое солнцем. В эту землю его опустили. Мне часто кажется, что это происходит сейчас, сейчас его опускают в эту землю.

Памятники вдоль дороги, плиты, стелы, кресты. Я знаю имена людей, здесь лежащих, иногда их должности и профессии и сколько лет они жили на земле. На этом кладбище похоронено много знакомых. На некоторые могилы я захожу после того, как побываю у папы. Захожу на могилу матери моего школьного друга, она умерла молодой, от туберкулеза, уже давно. Я подхожу к ее могиле, я хорошо помню эту красивую черноглазую женщину, талантливого врача, и думаю о том, что человек не может понять смерти.

Памятник на папиной могиле простой. Высокая черная гранитная плита. Буквы его имени, освещенные солнцем.

Раньше, в детстве, казалось, что на кладбище страшно, жутко. Позже казалось странным, отчего некоторые люди проводят на кладбище много времени. Тем, кто там лежит, это все равно не нужно. Теперь я так не думаю. Когда ходят на кладбище, на могилу, все еще продолжается жизнь. Она кончится, когда никто не будет ходить. Брошенные, забытые, оставленные, одинокие могилы - смерть.

В гостиных старинного здания, где проходит наша конференция по высокомолекулярным соединениям, выставка любительских картин, организованная Домом ученых. На картинах сплошь бабушки и внучки в сарафанах. Ученые и их родня любят рисовать. Все картины называются "Портрет" и "Пейзаж".

Вот стоит в фойе и разговаривает с иностранцем ученый-химик Щепкин. Оба рассматривают картину, где изображена бабушка в сарафане.

С Витькой Щепкиным я училась восемь лет. Такой был на факультете мальчик, потом аспирантик, всех прорабатывал. Но потом, по слухам, Щепа стал приличным человеком. Он был не без способностей, приналег на науку. Щепа быстренько стал кандидатом и перебрался в Москву и теперь, как я понимаю, в Москве молодец.

Мы обмениваемся приветствиями, улыбаемся светлыми банкетными улыбками, и Щепа тащит своего иностранца к следующему полотну.

Конференция, конечно, серьезная, но все толпятся почему-то в фойе.

А из зала доносится восхитительный голос профессора Белковской, гортанный, поющий голос, который чарует химиков многих поколений.

- ...Трудность заключается в том, что не было методов исследования. Нужно было изучить этот газообразный продукт. Мы начали. Известно вам, что писал Парацельс? Поступай со благо-размышлением и не приступай ни к какие ручные работы прежде, доколе не будешь иметь полного разума и значения вещи...

Этого беднягу Парацельса она цитирует всю жизнь. Я, наверно, слышала сто раз.

- ...Естественно, мы любим, чтобы полимер не боялся кислоты, не боялся высокой температуры и низкой температуры, и вообще чтобы он ничего не боялся...

В зале смеются. Приятно, что старушка Белковская не меняется, тот же голос, завитые седые волосы, та же энергия в лице, та же несгибаемость, та же интеллигентность. Она идеал моей мамы.

Полимеры, полимеры, полимеры... Нас уже называют веком полимеров, а это знаем мы, как даются полимеры.