Юрий Домбровский - Рассказы об огне и глине

- А при чем тут это?

- А при том. Помните у Пушкина: "Я телом ангел, муж душой - но что ты делаешь со мной - я тело в душу превращаю". Вот и про этого святителя тоже кое-что говорят подобное.

К такому тону Лаврского Николай привык давно - но сейчас он ему не понравился.

- Во-первых, у Пушкина не ангел, а евнух, - сказал он сухо, - а во-вторых...

- А неважно, неважно, - отмахнулся Валерьян, - это по-разному в разных списках читается. А потом: разве ангел не евнух? Ведь Паисий объяснял нам, что у ангелов нет пола, значит...

Паисий, профессор богословия, был анекдотически глуп, самонадеян и невежествен. Про него по семинарии ходили сотни анекдотов. Но, кажется, пол ангелов он все-таки не выяснял.

- Не знаю, не слышал, - поморщился Николай. - Но как же, не зная человека, вы беретесь судить о нем? А ведь, кроме того, он наш владыка.

- Ну вот и пошла, полезла наша родная нижегородская семинария, - махнул рукой Лаврский, - он - владыка! Да что-то уж больно много владык развелось у нас! Человек должен быть сам себе владыка, а он обязательно какого-то еще себе на шею сажает.

Николаю вдруг стало по-настоящему жарко. Он вынул из кармана молитвенник и протянул Лаврскому.

- А к чему это мне, - пожал плечами Лаврский, - я эти штуки... - И вдруг понял и вскрикнул: - Ах, значит, вы им взысканы лично? Увидел и отметил? Ну, тогда другое дело. Да, это уж не за бабочек благодарность получать.

Николай быстро взглянул на Сахарова. Стрела метила в двух, даже в трех человек. Леонид Иванович, жертвуя свою коллекцию правлению семинарии, приложил к ней письменно благодарность четырем своим помощникам - Лаврский и Николай были в их числе. Однако Сахаров как будто ничего не расслышал или не понял. Он взял из рук Николая молитвенник и стал его листать.

- А вы, Леонид Иванович, хорошенько посмотрите, - сказал Лаврский, может, там через каждые десять листиков по синенькой. А что? Очень может быть. Вы знаете историю станционного смотрителя и его императорского величества, ныне благополучно царствующего?

- Валерьян Викторович, - с мягким укором покачал головой Сахаров.

- Да нет-нет, я не какой-нибудь там пасквилянт, - засмеялся Лаврский. Это анекдот самый что ни есть патриотический, с верноподданнической слезой. Можно?

- Ну, к чему?

- А для примера и поучения. Так вот. Следует ныне благополучно царствующий император Николай I по проселочной дороге, и попадается ему станция, такая милая, захудалая, но все равно изволил остановиться и милостиво проследовать в комнаты. А на пороге смотритель ни жив ни мертв:

- Ва-ва-ва...

- Ну, ну, не обмирай, что я, волк, что ли? Вот принимай гостя, показывай, как живешь, как служишь.

Ну, все кругом беленькое, чистенькое, везде иконы с лампадками, а на столе в хозяйских покоях - Библия.

- Что, Священное Писание читаешь? - спрашивает государь.

- Так точно.

- И часто?

- Каждый день после работы, ва-ва-ва...

- Похвально. И доколе же дочитал?

- Четвертую книгу судей кончаю, ва-ва-ва...

- Молодец, хвалю! Пришли ко мне адъютанта. Вошла прислуга с шипящей сковородой.

- Ну, что же, - сказал хозяин, снимая фанерный лист со стола и засучивая рукава, - закусим, господа, после трудов праведных. А мне по грехам и по человеческой слабости, кроме того, еще положено... - И он щелкнул по запотевшему со слезой графинчику. Рядом с ним стояла рюмка. Одна.

- Вас, господа, не угощаю, ибо еще успеете. Это уж мне по старости лет.

Про старость он говорил всегда. И когда, бывало, с сачком и ботанизиркой выходил на охоту за бабочками, то обязательно надевал мундир. "А то захватят и высекут, - подмигивал он своим ученикам, - это на старости-то лет! Опозорю семинарию!" И верно, если бы его без мундира захватили в чужом саду, когда он, забыв все, топтал грядки, ломал кусты, то доставили бы в часть. Нижний Новгород был грязный, сонный, пьяный городишко. Весною и осенью по нему ни проехать ни пройти. Будочника не докличешься, околоточного не найдешь, но нравы в нем были строгие, а полиция суровая. И если невзначай без чинов и бумажек попадешь ей в руки, то не обессудь - и в холодной насидишься, а то еще и так спину распишут для памяти, что неделю будешь ходить и почесываться.

Сахаров сел за стол, налил себе полную рюмку, опрокинул ее, кивнул, зажевал хлебной корочкой, налил и опрокинул сразу же вторую, отставил рюмку и взглянул на своих учеников.

- А впрочем, господа... - начал он неуверенно.

- Нет, Леонид Иванович, благодарствуем, - достойно и строго отрезал Лаврский, - я уж лучше про государя императора доскажу. Значит, через какое-то время едет его величество обратно. Останавливается на той же станции. Смотритель опять на крыльце.