Юрий Дружников - Тайна погоста в Ручьях

На листке бумаги, хранящемся в ЦГАЛИ, рукой Петра Митурича начертано: "Утром в 7-8 час. 27.VI на вопрос Федосьи Челноковой, "трудно ли ему помирать", ответил "да" и вскоре потерял сознание. Дышал ровно со слабым стоном, периодически вздыхая глубоко. Дыхание и сердце постепенно ослабевало и в 9 ч. 28.VI прекратилось". Чуть ниже нарисован гроб с надписью по боку "Первый Председатель Земного Шара Велимир Хлебников" и дописано: "Опущен в могилу 1 1/2 глубиною на кладбище в Ручьях Новгор. губ., Крестинского уезда, Тимофеевской вол., в левом заднем углу у самой ограды между елью и сосной. П.Митурич".

Обратите внимание, что могила вырыта была мелкая: полтора аршина -- это чуть больше метра.

Митуричу осталось хлебниковское наследие: две грязных наволочки, набитые обрывками бумаги. Он запечатлел в рисунках смерть Хлебникова и послал в журнал "Всемирная иллюстрация", где их напечатали. Большинство рукописей поэта, которые, как писала Лиля Брик, он легко терял или оставлял где ни попадя в своей собачьей жизни, пропали.

Молча мы возвращались с погоста. Вокруг тьма: ни огня, ни встречного человека. В Крестцах познакомились со школьной учительницей. Она вообще ничего не слыхала про Хлебникова, ей не до этого, не говоря уж о детях. Стихов Хлебникова в окрестных библиотеках не нашлось.

Смерть как путь в бессмертие

У Хлебникова было чувство смерти. Всю сознательную жизнь он о ней думал. "Я чувствую гробовую доску над своим прошлым. Свой стих кажется мне чужим". Не раз обращали внимание, но никто еще не объяснил роковую цифру 37, завершающую жизнь больших русских поэтов, начиная с Пушкина. Жизнь Хлебникова тоже оборвалась на 37-м году. В автобиографии он написал: "В 1913 году был назван великим гением современности, какое звание храню и по сие время". Пошутил или самоуверенно констатировал факт?

Он написал эпитафию себе, которую, конечно же, проигнорировали. "Пусть на могильной плите прочтут: он вдохновенно грезил быть пророком". Нет, он не считал себя пророком, как некоторые другие русские самоуверенные писатели, он лишь мечтал быть им -- большая разница! Он называл себя "усталым лицедеем", а людей -- "мыслящими пчелами".

В 12-м году Хлебников спрашивал: "Не следует ли ждать в 1917 году падения государства?" Предлагал закончить великую войну полетом на Луну. Возможно, просто потому, что рифмовались "война" и "луна". Человек, который называл себя безусловным материалистом, был чистым идеалистом.

В каком-то смысле он анархист, бродяга, бездомный. Дважды лежал в психушках, жил под красными и под белыми. Кто же он: гений, графоман, сумасшедший? По-видимому, и то и другое, и наверняка немножко третье. Напомню стихи "Гроза в месяце Ау!", -- кажется, любой трехлетний ребенок такие создаст:

Пупуопо! Это гром.

Гам гра гра рап рап.

Пи-пипизи. Это он.

Бай гзогзизи. Молний блеск.

Пошлите такое стихотворение в любое издание мира -- его не опубликуют. А ведь так же играл звуками, например, Чуковский: "Это че, это ре, это паха...". И, конечно, Хармс с обэриутами. И вся так называемая поэзия минимального выражения. Но -- тот же Хлебников тогда же сочиняет и политпросветную дребедень для РОСТА:

От зари и до ночи

Вяжет Врангель онучи,

Он готовится в поход

Защищать царев доход. И т.п.

Сергей Городецкий назвал Хлебникова вождем и зачинателем футуризма, что разозлило, задев самолюбие, здравствовавших поэтов. Все они хотели считаться зачинателями, и это можно понять. Но он был самый странный из них.

"Я хотел найти ключ к часам человечества, быть его часовщиком и наметить основы предвидения будущего", -- цитировал журнал неопубликованные тогда "Доски судьбы". При этом журнал сообщил, что хотя Хлебников предсказал на 22-й год крупные успехи советской власти, он среди прочего -"средневековый искатель философского камня, алхимик слова и цифры".

Городецкий сам был из первых акмеистов и организаторов "Цеха поэтов", а в сталинское время ему пришлось переделывать текст либретто известной оперы Глинки, в том числе слова "Славься, славься, наш русский царь" на "Славься, славься, наш русский народ" и заниматься прочими сомнительными вещами, чтобы выжить.

Космический утопизм бродил в воздухе, Хлебников шел за Николаем Федоровым. Философские время и судьба -- центральные мотивы Хлебникова, но реальное время и реальная судьба не отпустили ему времени проникнуть в эти две тайны. Он пытался проникнуть в тайну искусства, но когда это ему не удавалось, получалась банальность: "Слово особенно звучит, когда через него просвечивает иной, "второй смысл", когда оно стекло для смутной, закрываемой им тайны, спрятанной за ним...". Да, Хлебников так писал, но это было давным-давно известно.