Иван Бунин - Том 1. Стихотворения. Рассказы

И шлем ты снял — и холод счастия
 По волосам твоим прошел:
Миг обрученья, миг причастия
 Как смерть был сладок и тяжел.

Теперь ты мудр. Ты жаждал знания —
 И все забыл. Велик и прост,
Ты слышишь мхов произрастание
 И дрожь земли при свете звезд.

За окнами — снега, степная гладь и ширь,
На переплетах рам — следы ночной пурги…
Как тих и скучен дом! Как съежился снегирь
От стужи за окном. — Но вот слуга. Шаги.

По комнатам идет седой костлявый дед,
Несет вечерний чай: «Опять глядишь в углы?
Небось все писем ждешь, депеш да эстафет?
Не жди. Ей не до нас. Теперь в Москве — балы».

Смутясь, глядит барчук на строгие очки,
На седину бровей, на розовую плешь…
— Да нет, старик, я так… Сыграем в дурачки,
Пораньше ляжем спать… Каких уж там депеш!

По алтарям, пустым и белым,
Весенний ветер дул на нас,
И кто-то сверху капал мелом
На золотой иконостас.

И звучный гул бродил в колоннах,
Среди лесов. И по лесам
Мы шли в широких балахонах,
С кистями, в купол, к небесам.

И часто, вместе с малярами,
Там пели песни. И Христа,
Что слушал нас в веселом храме,
Мы написали неспроста.

Нам все казалось, что под эти
Простые песни вспомнит он
Порог и солнце в Назарете,
Верстак и кубовый хитон.

Все сады в росе, но теплы гнезда —
Сладок птичий лепет, полусон.
Возноси хвалы — уходят звезды,
За горами заалел Гермон.

А потом, счастливый, босоногий,
С чашкой сядь под ивовый плетень:
Мир идущим пыльною дорогой!
Славьте, братья, новый божий день!

Род приходит, уходит,
 И земля пребывает вовек…
Нет, он строит, возводит
 Храм бессмертных племен — Баальбек.

Он — убийца, проклятый,
 Но из рая он дерзко шагнул.
Страхом Смерти объятый,
 Все же первый в лицо ей взглянул.

Жадно ищущий бога,
 Первый бросил проклятье ему.
И, достигнув порога.
 Пал, сраженный, увидевши — тьму.

Но и в тьме он восславит
 Только Знание, Разум и Свет —
Башню Солнца поставит,
 Вдавит в землю незыблемый след.

И глаза великана
 Красной кровью свирепо горят,
И долины Ливана
 Под великою ношей гудят.

Синекудрый, весь бурый,
 Из пустыни и зноя литой,
Опоясан он шкурой,
 Шкурой льва, золотой и густой.

Он спешит, он швыряет,
 Он скалу на скалу громоздит.
Он дрожит, умирает…
 Но творцу отомстит, отомстит!

Во имя бога, вечно всеблагого!
Он, давший для писания тростник,
Сказал: блюди написанное слово
И делай то, что обещал язык.

Приняв закон, прими его вериги.
Иль оттолкни — иль всей душою чти:
Не будь ослом, который носит книги
Лишь потому, что их велят нести.

Цветок Мандрагора из могил расцветает,
Над гробами зарытых возле виселиц черных.
Мертвый соками тленья Мандрагору питает —
И она расцветает в травах диких и сорных.

Брат Каин, взрастивший Мандрагору из яда!
Бог убийцу, быть может, милосердно осудит.
Но палач — не убийца: он — исчадие ада,
И цветок, полный яда, бог тебе не забудет!

Ай, тяжела турецкая шарманка!
Бредет седой согнувшийся хорват
По дачам утром. В юбке обезьянка
Бежит за ним, смешно поднявши зад.

И детское и старческое что-то
В ее глазах печальных. Как цыган,
Сожжен хорват. Пыль, солнце, зной, забота..
Далеко от Одессы на Фонтан!

Ограды дач еще в живом узоре —
В тени акаций. Солнце из-за дач
Глядит в листву. В аллеях блещет море…
День будет долог, светел и горяч.

И будет сонно, сонно. Черепицы
Стеклом светиться будут. Промелькнет
Велосипед бесшумным махом птицы.
Да прогремит в немецкой фуре лед.

Ли, хорошо напиться! Есть копейка,
А вон киоск: большой стакан воды
Даст с томною улыбкою еврейка…
Но путь далек… Сады, сады, сады…