Александра Анненская: Брат и сестра

Наконец настал торжественный день. Гости должны были начать съезжаться к завтраку, но уже с раннего утра все комнаты были приведены в порядок, а Анна Михайловна и Глафира Петровна шуршали толстыми шелковыми платьями. Детей тщательно причесали и разодели: Федя надел хорошенький костюм, сшитый для него матерью; Володе Глафира Петровна позаботилась приготовить новенькую куртку, для Левы вычистили и зачинили старое платье брата, девочек одели в белые кисейные платья с бантами на головах и у пояса, и бедная Любочка с утра дрожала при мысли о том, сколько чужих, незнакомых людей придется ей видеть в этот ужасный день. В девять часов утра детям приказали идти в кабинет поздравлять Григория Матвеевича. Федя незаметно сунул в карман свое поздравление и с сильно бьющимся сердцем пошел за двоюродными братьями. Григорий Матвеевич был ради праздника веселее обыкновенного. Он с улыбкой поблагодарил детей за их поздравления и почти ласково поцеловал их. Последним подошел Федя.

— Позвольте мне, дядя… — проговорил мальчик смущенным голосом, подал свою бумагу и, став в позу, начал несколько робким голосом произносить приветственное стихотворение.

Григорий Матвеевич сначала удивился, затем стал с видимым удовольствием слушать Федю. Это ободрило мальчика, и он произнес последние строчки твердо, ясно, даже с чувством.

— Молодец! — вскричал Григорий Матвеевич, когда он кончил. — Молодец! Кто это тебя выучил?

— Никто-с, дяденька, я сам-с.

— Неужели никто? И написал сам?.. Отлично! Не ожидал я этого от тебя!.. Осрамил вас, — обратился Григорий Матвеевич к своим сыновьям, — не подумали небось потешить отца? А?

Володя смущенно опустил голову.

— Лгун! — проговорил Лева, мрачно косясь на Федю.

— Что ты сказал? — переспросил у мальчика Григорий Матвеевич, мрачно нахмурив брови.

— Что он лгун, — нимало не робея повторил Лева. — Называет вас благодетелем, чтобы подлизаться! Ведь он знает, что вы ему не благодетель.

— Дерзкий мальчишка! Ты, пожалуй, сегодня и при гостях этак же скажешь!

— А что мне ваши гости!

— Экий негодяй! Даже в такой день не почтил отца… Глафира Петровна! Глаша!

Глафира Петровна была всегда готова явиться на зов брата.

— Возьми ты, ради бога, этого мальчишку, — обратился к ней Григорий Матвеевич, — запри его в какой-нибудь чулан на весь сегодняшний день, а то он осрамит нас при добрых людях.

Глафире Петровне поручение это было очень приятно; она тотчас же схватила за руку Леву и увлекла его за собой.

Когда мальчик исчез, лицо Григория Матвеевича снова прояснилось.

— Ну, племянник, за то, что ты уважил меня, — сказал он, ласково улыбаясь, Феде, — вот тебе от меня рубль серебром на гостинцы, — он протянул ему рублевую бумажку. — Я тебя заставлю сегодня при гостях сказать твои стихи, смотри не осрамись!

— Нет, дяденька, я постараюсь! — проговорил Федя, с радостью и смущением поглядывая на свое неожиданное богатство.

— Федя, зачем ты это сделал? — сказала брату Маша, когда дети вышли из кабинета и в ожидании гостей отправились в свою комнату. — Зачем ты выучил эти глупые стихи. Из-за них наказали Леву!

— Да разве я виноват, что Лева такой дерзкий, — отозвался недовольным голосом Федя. — Я не хотел сделать ему зла, право, не хотел, Маша, я думал только, как бы угодить дяденьке!

— Так ты хоть бы попросил за него прощенья, дядя доволен тобой и, может быть, для тебя простит его!

— Нет, он рассердится, я не стану просить, Маша, я боюсь!

Гости начали съезжаться в двенадцатом часу. В большой столовой внизу накрыта была роскошная закуска; детям приказано было сойти туда же и вести себя хорошенько. Во время закуски никто не обращал на них внимания, но после, когда гости разместились в гостиных и занялись разговорами, им нельзя было дольше оставаться незамеченными. Володя подошел к одному кружку охотников и с блистающими глазами прислушивался к рассказам о разных охотничьих подвигах. Любочка отвечала на ласки и расспросы дам, желавших поговорить с нею, молчанием или слезами и пользовалась всяким удобным случаем, чтобы спрятаться за кадки цветов или за двери; Маше в другое время было бы, пожалуй, приятно наблюдать за всею этою толпою незнакомых ей людей, она была девочка не дикая и любила общество, но в этот день ее мучила мысль о бедном Леве, запертом в темном чулане, и кроме того, ей было очень неприятно слышать, что Глафира Петровна говорила о ней гостям:

— Это бедная сиротка, братец взял ее к себе после смерти ее матери.