Эльчин: Желтый пиджак

Утром, едва проснувшись, он побежал в газетный киоск на углу, купил заказанный им еще вчера номер "Бакинского рабочего", быстро поднялся в комнату и достал из ящика стола тринадцать лотерейных билетов. Он специально купил чертову дюжину, пытаясь уверить себя, что далек от всяческих предрассудков, хотя это само по себе тоже было предрассудком. Он внимательно проверил билеты, как обычно, ничего не выиграл, разорвал все тринадцать штук и выбросил в мусорное ведро на кухне. Он совершенно точно помнил, что разорвал лотерейные билеты и выбросил их в мусорное ведро на кухне. Потом он позавтракал и вышел в город. В полдень зашел в издательство "Азернешр" - там печатали его первую книжку, состоявшую из трех миниатюрных фортепианных пьес, - потом, проходя мимо нового универмага, вспомнил, что надо купить аэрозоль кажется, у него появились клопы. Он полез в нагрудный карман, чтобы достать бумажник и посмотреть, сможет ли он сегодня купить аэрозоль. В бумажнике лежали... тринадцать новеньких лотерейных билетов... Он вытащил их - они были такие новенькие, хрустящие, как будто до них еще никто не дотрагивался. Это напомнило ему лампу Аладдина. В детстве, да и в студенческие годы эта лампа иногда ему снилась.

С. Гайыблы вошел в центральную сберегательную кассу номер 3538, около нового универмага, и вспомнил вдруг старую, видавшую виды рекламу, висевшую в свое время на здании напротив консерватории:

ГРАЖДАНЕ, ХРАНИТЕ ДЕНЬГИ

В СБЕРЕГАТЕЛЬНОЙ КАССЕ.

ЭТО НАДЕЖНО, ВЫГОДНО И УДОБНО

А как можно хранить то, чего нет? Об этом реклама молчала.

Он поднялся по лестнице, подошел к висевшей на стене таблице выигрышей. Снова проверил свои лотерейные билеты. Билет серии 13910 номер 191 выиграл один рубль; если бы номер был на две цифры больше, он выиграл бы золотые наручные часы "Луч". Конечно, сто шестьдесят рублей были бы более кстати, но ничего не поделаешь. Он пошел и получил в кассе свой рубль. Краешек у этого рубля был надорван и подклеен папиросной бумагой. Он положил его в карман и вышел не из сберегательной кассы, а из касы1 (в детстве у него был друг, он говорил: есть каса - чаша с бозбашем2, а есть сберегательная касса, но каса всегда лучше).

И опять в одну сторону - двадцать три шага, а обратно - тридцать один.

Он в последний раз посмотрел на пианино и спустился вниз. Проходя мимо сторожа, он услышал вместо обычной просьбы о папиросе жалобные слова о том, что все его обижают и даже издеваются, а ведь сторож тоже человек.

Шел такой сильный дождь, просто кошмар!

Молодой композитор С. Гайыблы, подняв воротник пиджака, поспешил домой, пробираясь вдоль стен зданий; какая бы ни была погода, он никогда не ездил ни в троллейбусе, ни в трамвае, ни в автобусе; это был как бы протест против монотонности - тот же маршрут, те же остановки, хотя сам этот протест, в свою очередь, стал тоже монотонным.

Квартира у С. Гайыблы была угловая, а в такие вот дождливые, ветреные вечера, особенно же ночи, завывания ветра казались еще более несносными, чем на улице. Над С. Гайыблы на седьмом этаже жил молодой поэт Фархад Хошбахт3. У него была такая же однокомнатная квартира, как у С. Гайыблы, только он еще был главой семейства, и поэтому С. Гайыблы про себя называл его не Фархад Хошбахт, а Фархад Бедбахт4, он называл его так вовсе не потому, что он был плохой поэт, - Фархад Бедбахт был отличный поэт. Да, так вот этот Фархад Бедбахт называл свою комнату каютой, и теперь С. Гайыблы на всех парах мчался в свою каюту.

Все в комнате было как обычно: тот же радиоприемник марки "Ригонда", те же фотографии У. Гаджибекова и И. Стравинского на стене, те же окно и балконная дверь.

Радио рассказывало детям сказку, а в конце пожелало им сладкого сна. Потом начался концерт, какой-то новый певец пел "Земинхара" из "Шур"5. С. Гайыблы выключил радио.

Дождь хлестал в окно, вода пробивалась сквозь щели в рамах и капала на паркет. Фархад Хошбахт, нет, Фархад Бедбахт, напихал между рамами ваты и советовал С. Гайыблы сделать то же самое.

Ветер на улице завывал так, что казалось, еще немного - и полная тарелка гогала6 упадет со стола. Гогал прислала ему из деревни мать к новруз-байраму7, теперь все превратилось в сухари. Было бы неплохо, если бы разбилась тарелка и тогда он выбросил бы этот гогал, до каких пор он будет стоять на столе? И вообще между рамами ничего класть не надо, а вот уши ватой заложить не мешало бы.

Над головой слышались звуки шагов Фархада Бедбахта, вот громила, ведь стены дрожат - такой здоровый парень. Ну и что, все равно он Фархад Бедбахт, а не Фархад Хошбахт. Впрочем, в этом нет ничего удивительного.

Читать дальше