Игорь Ефимов - Суд да дело

Разговаривая с Лорренбахом, Кипер наконец увидел Долли. Она стояла справа. Вполоборота к нему. Тихо смеялась. Глаза ее сияли за стеклами очков. Смеялась без него, не ему, другому. Обидно. Хорошо, что наше ухо не может поворачиваться на звук, как у кошек. А то бы Лорренбах сразу понял, что его опять не слушают.

Она стояла на расстоянии вытянутой руки. Нет - двух. Двух рук. Если бы можно было надставить одной рукой другую, удлинить одну за счет другой, он мог бы погладить ее по плечу. Или по бедру. Щеки жгло все сильнее.

Он попытался вспомнить, когда был первый раз. Когда он впервые погладил ее. А она его. Теперь казалось, что они стали делать это сразу, с первого дня. Но нет - невозможно. В первый день они только говорили. Тоже была вечеринка, праздник - но не в доме. Кто-то справлял серебряную свадьбу, снял зал в ресторане. Там еще стены были украшены футбольными и бейсбольными доспехами. С Робертом они уже были знакомы, он их и представил.

"Да нет. Не поддавайся. Ничего особенного", - уговаривал себя поначалу Кипер. Но боль ее красоты уже вошла в него, кольнула сердце. Ему вдруг стало так больно от нее, что он попытался взбунтоваться. Все же это возмутительно. Столько законов, карающих за нанесение телесных травм. А за нанесение душевных? Как мудро устроено у мусульман. Чадра - это необходимое условие совместной жизни мужчин и женщин на земле. Да им и самим было бы спокойнее. Кончились бы их бесконечные мучения - "Ах, как я сегодня выгляжу?". Но главное, нельзя позволять им так прокалывать нас. Легко, небрежно, не замечая.

НАРКОТИК ЛЮБВИ ТЕЧЕТ В НАС ПО ИГЛЕ КРАСОТЫ.

Он стал сочинять картины мести. Нет, мстить будет не он - другие. Все, что ей сделают люди в этой жизни, это будет месть за его боль. Он представлял ее оставленной мужем, отвергнутой детьми, оскорбленной соседями. Молчащий телефон, разбитая машина, неоплаченные счета. Разноцветные бутылочки с лекарствами - на столе, в ванной, на полках, в раскрытой сумке. Слезы выступили у него на глазах от жалости к ней.

Он позвонил ей на следующий же день. Он рассчитал, когда Роберт будет на работе, а дети в школе, и позвонил. Он заявил, что ему нужно рассказать ей одну историю.

- Я жил однажды в Род-Айленде, на берегу океана. Была зима, но чайки не улетали. Их горестные крики отдавались в ушах и в горле чувством вины. Опустевшие коттеджи тянулись вдоль берега. Ветер проверял закрытые ставни, постукивал ослабевшими. Кустики засохшей травы на дюнах мотались под ветром. Кончики травы касались песка, чертили на нем ровные круги. Каждый кустик стоял в середине аккуратно вычерченной мишени. Мишени для снежных стрелков.

- Вы уверены, что мне это может быть интересно? - спросила она.

- Я продолжаю, - сказал он. - В одном месте чернели остатки рыболовного мола. Сваи уходили далеко в море. По ночам бывало так холодно, что море замерзало у берегов. Сваи торчали изо льда. Но потом начинался отлив. Вода отступала. И сваи оставались стоять в ледяных воротниках. Блестящих на солнце.

- Пожалуй, мне пора, - сказала она.

- Я вспомнил это потому, что и у меня сейчас точно такое чувство. Будто море ушло и остался ледяной воротник. Где-то на шее. После встречи с вами. И он будет давить, пока море не вернется. Пока мы не увидимся снова.

- Мне пора в магазин, - сказала она.

- В какой?

- Дети опустошили вчера весь холодильник. Съели даже шпинат. Обычно они не едят шпинат, но тут сметали все подряд. Не знаю, что с ними случилось.

- Лучший шпинат продается в "Крогере" на Девятой дороге.

- Да, это недалеко от меня. Минут десять езды. Спасибо за совет. Наверное, я им воспользуюсь. Но мне, правда, пора.

И она повесила трубку. И он бросился к машине. И помчался вдоль брустверов палой листвы. Превративших улочки городка в траншеи. И всю дорогу до "Крогера" он уговаривал себя не надеяться. И сердце отбивало "тук-тук-тук", как взведенный будильник. И когда он увидел, увидел ее в галерее макарон и печенья, раздался звон. Но это был просто звоночек сработавшей кассы. И они пошли рядом. Тихо обсуждая продукты. Наполняя коляску вкусными сюрпризами для детей. В разрисованных банках, пакетах, коробках. И можно было подумать, что они уже делали это вместе двести, триста, тысячу раз.

...Вечеринка затихала, редела. Пора было прощаться с хозяевами.

- Завтра. У меня. В одиннадцать, - сказал босс Леонид, нажимая на каждое слово.

Жена Лилиан благодарно и заговорщически улыбнулась Киперу. Поцеловала воздух над его плечом.