Борис Евсеев: Отреченные гимны

Так, беседуя, взошли на песчаную гору. На одном из склонов ее, скудно поросшем колючками, травой, оказался вход в пещеру. Вход был просторный, многократно превышающий рост пришедших. Близ входа туман разредился, клочьями висел он на ломких иссохших стеблях бурьяна.

- Об одном попрошу тебя, чадо. Как войдешь, скажи сидящему: "Возьми, что я принес". А больше не говори ни слова! Негоже тебе с грузом таким жить.

- Так ведь пропадет информация!

- Сохранится она! Только на подкорку записывать ее не годится. Счисть запретное с мозга, сотри с окрайцев души! Все необходимое из записанного в тебя -и так останется. Вы ведь сперва на фирме у себя верно о душе мыслили! Несвоевременно только. Да и в сторону потом сбились.

- И опять спрошу тебя: как узнать мне, отче, что ты не бес? На бесов, мытарясь, ух, как я нагляделся! Вид-то они любой принимают!

- По делам узнают бесов. По делам и меня узнаешь. Я ведь тебя райскими садами и удовольствиями не сманиваю. Я тебе тяжкую и болезненную - сложней, чем иная нейрохирургическая, - операцию предлагаю. Уйдут из тебя запретные сведения - жизнь к тебе вернется! Мы ведь неспроста тебя по мытарствам до конца вели! Отвратить хотели от мыслей ложных, хотели, чтоб душу не растранжирил, а после и другим транжирить не давал. Последнее твое мытарство и сейчас еще длится... Входи же! - С силой и, как показалось Нелепину, досадуя на долгие препирательства, втолкнул Иван раненого в пещеру.

Впереди была тьма полная. В спину, однако, толкал и толкал, направляя движенья куда следует, вожатый. Повернув за высокий соляной столб, Нелепин остановился, как вкопанный. Пещера - кончилась. Остро-синий, с фиолетовым отсветом небесный расплав (синей и ярче, чем даже на мытарствах) - брызнул в очи. Чуть вдали, на песчаном всхолмлении, над обрывом сидел кто-то в золотистом, ниспадающем до глубин и до бездн облачении. Сидящий смотрел на угадывавшиеся близ ног его реки неба. Бесконечно текущие, вертикально восходящие, тихо поющие - как они сюда, в пещеру, проникли? Над реками неба и им наперерез лентами и пучками несся облачный быстрый туман. Млечно-голубой, полупрозрачный, состоящий из мильонов брызг, кусочков, частиц! Частицы эти были разноконтурными и были, казалось, живыми. Вглядевшись пристальней, Нелепин со страшной, безумной почти радостью скорей ощутил, чем понял: в голубовато-млечном свеченье, в обморочном трепетании мреют-несутся живые души!

Чаще всего души имели очертанья человеческих тел. Но иногда обозначали себя и геометрическими фигурами, вытягивались в овалы лиц (без туловищ, без рук, без ног), преображались то в распахнутые ласточкины крылья, то в грубые челюсти, то в ладони, сжимаемые в кулак, проходили через какие-то другие изменения своего изначального вида и сущности. Эти мерцанья-биенья душ не позволяли отфиксировать и утвердить в сознании их окончательный вид. Было, однако, хорошо заметно: меньшая часть душ уходит в курящуюся, как от разрыва свежей авиабомбы, воронку, большая - возвращается к смотрящему. Бешено ведя глазами за каждым всплеском, за каждым изменением душепотока, Нелепин стал постепенно выхватывать из него души и по отдельности. Синенькой сгорбленной тенью мелькнул отец, тряхнул вовочкиным чубчиком генерал Ушатый, блеснул очками пилотскими Михаэль. Кто-то еще из знакомых, друзей, - чуть уменьшенных, телесно слегка деформированных, пронесся в нескончаемом потоке. И сам поток, и выглядевшие на первый взгляд хаотичными кувырканья в нем душ казались недостижимо-высокими, неизъяснимыми! Но этот же поток и успокаивал, и целил раненого.

Вдруг одна душа, грубо и нагло из потока выплеснулась и, по-земному тяжко искря, не полетела - брызнула к краю песчаного обрыва. Злой и поджарый, как барс, убитый в Волжанске программист Помилуйко летел, шевеля кисточками огородных усов, на пришедших! Нелепина шатнуло назад, он едва удержался на ногах. Помилуйко же засипел безголосо, застенал отступнически:

- Не хочу своего контура! И Частного Суда не хочу! Не признаю я его! Мы здесь - свободные души! Куда хотим - туда летим! Давай обменяемся контурами, жмот!

Тут смотрящий за душами слегка шевельнул плечом.

- Ляг! Мри! Конец иначе! - задышал в шею раненому Иван. - Миг Частного Суда сейчас настанет. Эпизод его!..

Упав на песчаную землю, раненый все ж таки одним глазком на происходящее зазирнул...

По знаку Смотрящего стал спускаться со скалы орел в железных перьях, издали походящих на латы. Птица с мощным, бычьим торсом опускалась тяжело, казалась механической, неуклюжей, словно бы именно для этого случая сконструированной.