Николай Гейнце - В тине адвокатуры

— Хорошо-с! — произнес Николай Леопольдович и стал прощаться.

— Это еще не все условия и нечего убегать так скоро, — остановила его Зинаида Павловна. — Через несколько дней вы принадлежите всецело моему сыну, но сегодня я хочу, чтобы вы отдали ваше время мне.

Княгиня потупилась.

Николай Леопольдович чуть заметно улыбнулся и снова опустился на кресло возле нее.

— Это, конечно, не входит в круг принятых вами на себя обязанностей, и вы можете, если не пожелаете… отказаться…

Она взглянула на него исподлобья.

— Я лучше откажусь от всех обязанностей, чем отказаться от этой…

Он взял уже сам ее руку, лежавшую на столе, и снова прильнул к ней губами. Она не отнимала руки.

— Поболтаем, повеселимся вечерок, а там, в деревне, ни-ни, ни малейшей шутки. Мой муж слишком стар, чтобы не быть ревнивым. Поняли?

Он выразительно наклонил голову.

— Куда же мы поедем? Надо сперва пообедать, здесь так скверно кормят… — спросила она.

— В «Славянский Базар», а за обедом придумаем программу вечера.

— Дельно, позвоните, дружочек!

Николай Леопольдович встал и нажал пуговку электрического звонка. Явился лакей.

— Двуместную карету на целый вечер, самую лучшую! — приказала Зинаида Павловна.

— Прикажете сейчас, ваше сиятельство?

— Сию минуту.

— Слушаю-с.

Лакей вышел.

— Вы ни в кого не влюблены? — вдруг в упор спросила его Зинаида Павловна.

— До сих пор ни в кого не был… — подчеркнул он первую половину фразы.

— А в вас? Ведь вы такой хорошенький! — продолжала княгиня, глядя ему прямо в глаза.

Даже Николай Леопольдович смутился, но вскоре поправился.

— Не знаю, не интересовался… — небрежно произнес он.

— Не верю, — погрозила ему пальцем княгиня.

— Поверите, — уверенно произнес он.

— Посмотрим, — вздохнула княгиня. — Однако, я пойду поправлюсь и надену шляпку, извините.

— Помилуйте!

Княгиня исчезла за портьерой. Николай Леопольдович остался один.

Ощупав еще раз в жилетном кармане небрежно смятую им сторублевку и убедясь, что она в наличности, он самодовольно улыбнулся.

«На ловца и зверь бежит! — припомнилась ему пословица. — Что скажет Константин Николаевич, когда узнает?» — пришло ему на ум.

«Да, ну его!» — отогнал он от себя эту мысль и стал строить планы, один другого заманчивее.

«Нужно подделаться к старику и сделаться его поверенным. Если же он умрет (поскорей бы) — крупное утверждение в правах наследства, управление делами и именьями, можно даже жениться… Это худший исход… но все-таки».

— Экипаж подан! — прервал лакей его сладостные грезы.

Одновременно с этим приподнялась портьера и появилась княгиня в шляпе и накидке, натягивая перчатки.

— Едемте.

Николай Леопольдович, надев с помощью лакея пальто, последовал за княгиней.

— В «Славянский Базар»! — крикнул он кучеру, усадив княгиню и усаживаясь сам.

Карета понеслась.

После изысканного обеда в отдельном кабинете, обильно политого дорогими винами, в которых княгиня оказалась большим знатоком, они отправились в Петровский парк в Шато де-Флер.

Там царила тогда, только что входившая в моду, шансонетка.

Они заняли ложу.

Здесь Николая Леопольдовича ожидала неприятная встреча.

Он почувствовал на себе устремленный из партера взгляд.

Посмотрев вниз, он увидал смотрящего на него из первого ряда кресел Константина Николаевича.

Кровь бросилась ему в лицо — он невольным движением отодвинулся в глубину ложи.

«Нанесла нелегкая!» — подумал он про себя.

В шестом часу утра следующего дня карета с опущенными шторами отъехала от угла Софийки и Кузнецкого моста и проехав последний, Лубянку, Мясницкую, площадь Красных ворот, повернула за угол налево и остановилась у подъезда Северной гостиницы.

Из нее вышли Зинаида Павловна и Гиршфельд.

— Ты приедешь ко мне завтра обедать и проводить на вокзал? — спросила она его по-французски.

— Конечно, но это будет уже сегодня… — улыбнулся в ответ Гиршфельд.

— И то правда! — засмеялась она, и еще раз кивнув ему дружески головой, скрылась в подъезде.

Николай Леопольдович сел снова в карету, поднял шторы и приказал ехать на Бронную.

Карета покатила.

Он вынул бумажник и бережно раскрыл его.

В нем, кроме мелких депозиток, была уже не одна, а шесть радужных…

Он так же бережно уложил бумажник обратно и самодовольно закурил папиросу.