А Герцен - Былое и думы (Часть 2)

- Стало быть, столоначальник третьего стола знает, что делать?

- Как же, ваше превосходительство, ему не знать? он седьмой год правит столом.

- Позовите его ко мне.

Пришел столоначальник. Корнилов, отдавая ему бумагу, спросил, что надобно сделать. Столоначальник пробежал наскоро дело и доложил, что-де в казенную палату следует сделать запрос и исправнику предписать.

- Да что предписать?

Столоначальник затруднился и, наконец, признался, что это трудно так рассказать, а что написать легко.

- Вот стул, прошу вас написать ответ.

Столоначальник принялся за перо и, не останавливаясь, бойко настрочил две бумаги.

Губернатор взял их, прочел, прочел раз и два,- ничего понять нельзя.

- Я увидел, - рассказывал он, улыбаясь, - что это действительно был ответ на ту бумагу, - и, благословясь, подписал. Никогда более не было помину об этом деле - бумага была вполне удовлетворительна.

Весть о моем переводе во Владимир пришла перед рождеством - я скоро собрался и пустился в путь.

С вятским обществом я расстался тепло. В этом дальнем городе я нашел двух-трех искренних приятелей между молодыми купцами.

Все хотели наперерыв показать изгнаннику участие и дружбу. Несколько саней провожали меня до первой станции и, сколько я ни защищался, в мою повозку наставили целый груз всяких припасов и вин. - На другой день я приехал в Яранск.

От Яранска дорога идет бесконечными сосновыми лесами. Ночи были лунные и очень морозные, небольшие пошевни неслись по узенькой дороге. Таких лесов я после никогда не видал, они идут таким образом, не прерываясь, до Архангельска, изредка по ним забегают олени в Вятскую губернию. Лес большей частию строевой. Сосны чрезвычайной прямизны шли мимо саней, как солдаты, высокие и покрытые снегом, из-под которого торчали их черные хвои, как щетина, - и заснешь и опять проснешься, а полки сосен все идут быстрыми шагами, стряхивая иной раз снег. Лошадей меняют (296) в маленьких расчищенных местах, домишко, потерянный за деревьями, лошади привязаны к столбу, бубенчики позванивают, два-три черемисских мальчика в шитых рубашках выбегут заспанные, ямщик-вотяк каким-то сиплым альтом поругается с товарищем, покричит "айда", запоет песню в две ноты... и опять сосны, снег - снег, сосны...

При самом выезде из Вятской губернии мне еще пришлось проститься с чиновническим миром, и он pour la cloture46 явился во всем блеске.

Мы остановились у станции, ямщик стал откладывать, высокий мужик показался в сенях и спросил:

- Кто проезжает?

- А тебе что за дело?

- А то дело, что исправник велел узнать, а я рассыльный при земском суде.

- Ну, так ступай же в станционную избу, там моя подорожная.

Мужик ушел и через минуту воротился, говоря ямщику:

- Не давать ему лошадей.

Это было через край. Я соскочил с саней и пошел в избу. Полупьяный исправник сидел на лавке и диктовал полупьяному писарю. На другой лавке в углу сидел или, лучше, лежал человек с скованными ногами и руками. Несколько бутылок, стаканы, табачная зола и кипы бумаг были разбросаны.

- Где исправник? - сказал я громко, входя.

- Исправник здесь, - отвечал мне полупьяный Лазарев, которого я видел в Вятке. При этом он дерзко и грубо уставил на меня глаза - и вдруг бросился ко мне с распростертыми объятиями.

Надобно при этом вспомнить, что после смены Тюфяева чиновники, видя мои довольно хорошие отношения с новым губернатором, начали меня побаиваться.

Я остановил его рукою и спросил очень серьезно:

- Как вы могли велеть, чтоб мне не давали лошадей? что это за вздор на большой дороге останавливать проезжих?

- Да я пошутил, помилуйте - как вам не стыдно сердиться! лошадей, вели лошадей, что ты тут стоишь, (297) разбойник! - закричал он рассыльному. Сделайте одолжение, выкушайте чашку чаю с ромом.

- Покорно благодарю.

- Да нет ли у нас шампанского?.. - Он бросился к бутылкам - все были пусты.

- Что вы тут делаете?

- Следствие-с - вот молодчик-то топором убил отца и сестру родную из-за ссоры да по ревности.

- Так это вы вместе и пируете?

Исправник замялся. Я взглянул на черемиса, он был лет двадцати, ничего свирепого не было в его лице, совершенно восточном, с узенькими сверкающими глазами, с черными волосами.

Все это вместе так было гадко, что я вышел опять на двор. Исправник выбежал вслед за мной, он держал в одной руке рюмку, в другой бутылку рома и приставал ко мне, чтоб я выпил.

Чтобы отвязаться от него, я выпил. Он схватил меня за руку и сказал: