А Герцен - Былое и думы (Часть 5, продолжение)

Что касается, до Р. Вагнера, то он письменно жаловался мне, что Гауг слишком бесцеремонен, и говорил, что он не может произнести строгого приговора над человеком, "которого он любит и жалеет". "К нему надобно снисхождение; может, он еще и воскреснет из ничтожной, женоподобной жизни своей, соберет свои силы из эксцентричной распущенности и иначе проявит себя"64.

Как ни гадко было поднимать - рядом со всеми ужасами - денежную историю, но я понял, что ею я ему нанесу удар, который поймет и примет к сердцу весь (533) буржуазный мир, то есть все общественное мнение, в Швейцарии и Германии.

Вексель в 10000 франков, который мне дала m-me Her и хотела потом выменять на несколько слов позднего раскаянья, был со мной. Я его отдал нотариусу.

С газетой в руке и с векселем в другой явился нотариус к Г<����ервегу>, прося объясненья.

- Вы видите, - сказал он, - что это не моя подпись.

Тогда нотариус подал ему письмо его жены, в котором она писала, что берет деньги для него и с его ведома.

- Я совсем этого дела не знаю и никогда ей не поручал; впрочем, адресуйтесь к моей жене в Ниццу - мне до этого дела нет.

- Итак, вы решительно не помните, чтоб сами уполномочили вашу супругу?

- Не помню.

- Очень жаль; простой денежный иск этот получает через это совсем иной характер, и ваш противник может преследовать вашу супругу за мошеннический поступок, escroquerie65.

На этот раз поэт не испугался и храбро отвечал, что это не его дело. Ответ его нотариус предъявил Эмме, Я не продолжал дела. Денег, разумеется, они не платили.

- Теперь, - говорил Гауг, - теперь в Лондон!.. Этого негодяя так нельзя оставить...

И мы через несколько дней смотрели на лондонский туман из четвертого этажа Morleys House.

Переездом в Лондон осенью 1852 замыкается самая ужасная часть моей жизни, - на нем я прерываю рассказ.

(Окончено в 1858.)

...Сегодня второе мая 1863 года... Одиннадцатая годовщина. Где те, которые стояли возле гроба? Никого нет возле... иных вовсе нет, другие очень далеко и не только географически. (534)

Голова Орсини, окровавленная, скатилась с эшафота...

Тело Энгельсона, умершего врагом мне, покоится на острове Ламанша.

Тесье дю Моте, химик, натуралист, остался тот же кроткий и добродушный, но сзывает духов... и вертит столы.

Charles Edmond, друг принца Наполеона, библиотекарем в Люксембургском дворце.

Ровнее всех, вернее всех себе остался К. Фогт.

Гауга я видел год тому назад. Из-за пустяков он поссорился со мной в 1854 году, уехал из Лондона, не простившись, и перервал все сношения. Случайно узнал я, что он в Лондоне - я велел ему передать, что "настает десятилетие после похорон, что стыдно сердиться без серьезного повода, что нас связывают святые воспоминания и что если он забыл, то -я помню, с какой готовностью он протянул мне дружескую руку".

Зная его характер, я сделал первый шаг и пошел к нему. Он был рад, тронут, и при всем эта встреча была печальнее всех разлук.

Сначала мы говорили о лицах, событиях, вспоминали подробности, потом сделалась пауза. Нам, очевидно, нечего было сказать друг другу, мы стали совершенно чужие. Я делал усилия поддержать разговор, Гауг выбивался из сил; разные инциденты его поездки в Малую Азию выручили. Кончились и они, - опять стало тяжело.

- Ах, боже мой, - сказал я вдруг, вынимая часы, - пять часов, а у меня назначен rendez-vous66, Я должен оставить вас.

Я солгал - никакого rendez-vous у меня не было. С Гауга тоже словно камень с плеч свалился.

- Неужели пять часов? - Я сам еду обедать сегодня в Clapham.

- Туда час езды, не стану вас задерживать.. Прощайте.

И, выйдя на улицу, я был готов.., "захохотать"? - . нет, заплакать. (535)

Через два дня он приехал завтракать ко мне. То же самое. На другой день хотел он ехать, как говорил, остался гораздо дольше, но нам было довольно, и мы не старались увидеться еще раз.

Перед отъездом

Теддингтон Август 1863.

Бывало, О<����гарев>, в новгородские времена, певал: "Cari luoghi io vi ritrovab"67; найду и я их снова, и .мне страшно, что я их увижу.

Поеду той же дорогой через Эстрель на Ниццу. Там ехали мы в 1847, спускаясь оттуда в первый раз в Италию. Там ехал в 1851 в Иер отыскивать следы моей матери, сына - и ничего не нашел.

Туго стареющая природа осталась та же, а человек изменился, и было отчего. Жизни, наслажденья искал я, переезжая в первый раз Приморские Альпы, ...были сзади небольшие тучки, печальная синева носилась над родным краем, и ни одного облака впереди, - тридцати пяти лет я был молод и жил в каком-то беззаботном сознании силы.