Николай Некрасов - Жизнь Александры Ивановны

Александра Ивановна ничего не отвечала: она знала, что оправдываться перед Анной Тарасьевной значило бы терять по-пустому слова.

– - Молчишь, озорница,-- продолжала старуха,-- видно, сказать-то нечего…

И пошла, и пошла Анна Тарасьевна мучить свою бедную падчерицу. И долго злилась она, и долго змеиный язык ее не уставал в изобретении обид всякого рода. И больно было слушать слова ее Александре Ивановне, и страшно рвалось сердце ее, да нечего было делать -- слушала… И горько было ей терпеть унижение от ехидной старухи, да нечего делать -- терпела… Есть минуты в жизни, в которые человеку больше ничего не остается, как или броситься в реку с камнем на шее, или позволить делать с собой, что кто захочет. Единственное утешение человеку тогда -- слезы!

– - Извозчик!

– - Куда прикажете?

– - На Английскую набережную.

– - Рубль двадцать.

– - Пятиалтынный.

– - Ни копейки меньше.

– - Двугривенный.

– - За четвертак, коли угодно, садитесь.

– - Двугривенный.

– - Нельзя-с.

– - Ну так не надо.

Дама, торговавшаяся с извозчиком, отвернулась и пошла по тротуару с твердым, по-видимому, намерением не заплатить больше двугривенного. Извозчик издали следовал за нею, с полной надеждою получить четвертак. Надежда его имела основанием, между прочим, то, что шаги дамы были тихи и неровны и явно обличали чрезмерную усталость или болезненное состояние идущей. По всему заметно было, что она, как выразился извозчик, "недалеко уйдет", то есть принуждена будет согласиться на его требование. Притом одежда ее, хотя поношенная и простая, была еще не до такой степени бедна, чтоб заставляла предполагать в ее владетельнице отсутствие пятачка серебром.

Однако ж дама не останавливалась, даже не оглядывалась. "Не потерять бы седока",-- подумал про себя извозчик, прикрикнул на лошадь и пустился догонять даму.

– - Право, недорого, сударыня,-- закричал он, поравнявшись с нею,-- дешевле никто не поедет. У меня дрожки славные: ловко сидеть; и лошадь такая ухарская -- мигом докатим!

– - Двугривенный,-- повторила дама и опять пошла вперед, не оглядываясь.

Извозчик опять отстал.

– - Нет, видно, тут взятки-то гладки… Пожалуй, и так, ни за копейку уйдет,-- сказал сам себе извозчик и снова прикрикнул на свою клячу.

– - Что ж, сударыня, угодно прокатиться?

– - Я уж сказала -- двугривенный. Извозчик помялся, почесал за ухом и сказал:

– - Ну, нечего делать, садитесь… барыня-то добрая… может, на водку прибавите…

Дама почти в совершенном изнеможении опустилась на дрожки. Извозчик прикрикнул; дрожки, которые, не в укор будь сказано их сметливому хозяину, не совсем-то напоминали форму обыкновенных дрожек, поехали мерного шагообразною рысью по тряской мостовой, которая, к прискорбию порядочных людей, как известно, до того самолюбива, что всякому проезжему немилосердно жужжит в уши об услугах, которые ему оказывает.

После получасовой езды дрожки наконец остановились у подъезда уже знакомого нам дома на Английской набережной.

– - Назад скоро поедете, сударыня? -- спросил извозчик, сдавая, с стесненным сердцем, сдачу с полтинника,

– - Скоро,-- сказала дама и вошла в швейцарскую.

– - Ради бога,-- сказала она швейцару,-- нельзя ли доложить обо мне барину так, чтобы никто, кроме его, не знал… Мне нужно его видеть на одну минуту…

Швейцар заспанными, красными глазами навыкате, которые, казалось, готовы были лопнуть от недавнего неумеренного употребления крепких напитков, смерил новопришедшую, приложил указательный палец ко лбу, как бы что-то вспоминая, и наконец сказал:

– - Лопни мои глаза, я вас где-то видел, сударыня!

– - Не об том дело; скажи, можешь ли ты сделать для меня услугу, о которой я тебя прошу.

– - А что вы говорили? Я, кажется, ничего не слыхал, отсохни правая рука -- ничего. Позвольте, кажется, четыре года назад…

Незнакомка повторила просьбу.

– - Вот уж хоть сейчас провались я сквозь землю,-- нельзя… Ах, батюшки! Ну так и есть -- я вас узнал! Та-та-та! Вот что!

– - Пожалуйста; я буду тебя благодарить,-- сказала дама с усилием, робко озираясь кругом.

– - Да говорю же я -- нельзя, а уж коли я говорю нельзя, так, значит, нельзя…

– - Ну так передай ему вот хоть это письмо поскорее… Ради бога! -- Дама с умоляющим видом подала швейцару письмо. Она была в чрезвычайном волнении, беспрестанно робко озиралась во все стороны, как будто боялась чего, как будто ей стыдно было положения, в котором она находилась.