Сергей Голицын - Записки уцелевшего (Часть 2)

Сперва он явился на квартиру к Иоффе. Тот встретил его стоя в прихожей и сказал бедному юноше примерно так:

- К сожалению, я не знаю научных трудов вашего папеньки, поэтому ничем нам помочь не могу.

Вавилов принял Николая также в своей квартире, провел в кабинет и, узнав, в чем дело, написал красноречивое письмо одному из вождей. Он спросил Николая, где тот остановился, и, узнав, что у знакомых, пригласил его обедать и за обедом расспрашивал и о нем самом, и о его отце. Хлопоты Вавилова не помогли - Александр Федорович был освобожден после окончания Беломора, просидев вместо десяти лет полтора года. Вместе с женой и сыном он появился в Дмитрове. Там-то наша семья познакомилась с ними, а я сразу подружился с Николаем - так много у нас было общего: он мечтал стать поэтом, я - писателем, но наши опусы никак не годились для печати.

Был Николай двухметрового роста, фигура нескладная, сутулая. Он очень много читал, в том числе и философию, советских писателей отвергал, любил поэтов-символистов, считал себя поэтом будущих времен и, к великому смятению родителей, не желал ни продолжать учиться, ни поступать куда-либо на работу; свои стихи он декламировал с завываниями, однажды весь вечер нам читал поэму об Андрее Боголюбском. Помню его стихи, посвященные моей сестре Маше, там были строки, что Мери - это от прерий, Мария - от Евангелия, а Маша - это капитанская дочка. Разумеется, такие стихи нам нравились. А вот еще две строчки:

Мне не забыть той ночи лунной,

Когда к заутрени мы шли...

Моя мать резонно заметила, что Пасха всегда бывает при новолунии. Тогда Николай с апломбом воскликнул, что переделывать стихи не намерен.

Его отец Александр Федорович в проектном отделе строительства канала Москва - Волга занимал должность консультанта, прожив года два в Дмитрове, он был полностью реабилитирован, сумел перевестись в Москву, в некий научный институт и получил отдельную квартиру на Пятницкой. Я там бывал. В своей комнате под потолком Николай развесил вереницу портретов великих философов мира, начиная от Сократа и кончая Лениным.

Вскоре Александр Федорович умер, а сын, наверное, декламировал свои стихи не только мне, а и другим слушателям и был арестован. Много позднее, уже перед войной, брат Владимир неожиданно через одного освобожденного получил привет от Николая, сидевшего в одном из лагерей.

Хочу помянуть добрым словом еще одного юношу, моего полного тезку Сергея Михайловича Оболенского, который был меня моложе всего на год. Его отец князь Михаил Федорович с женой, сыном, дочерью Ириной с первых лет революции жили на хуторе близ Переделкина. Они завели лошадь, корову, птицу, своим трудом обрабатывали земельный участок. Местные власти считали Михаила Федоровича кулаком, но ему покровительствовала Тимирязевская академия, ученые на его участке ставили ценные научные опыты. Так бывший князь со своим семейством приносил пользу сельскому хозяйству. В конце концов хутор был разгромлен, Михаила Федоровича, его жену и семнадцатилетнего сына арестовали. Сына вскоре освободили, он поступил на работу в Библиотеку имени Ленина и безмерно увлекся библиографией. Ему, например, поручили разыскать одну строфу в многотомных сочинениях небезызвестного графа Хвостова, его поиски увенчались успехом. Он восторженно рассказывал о директоре библиотеки Владимире Ивановиче Невском, замечательном человеке, из когорты идейных большевиков-ленинцев. Невский крепко защищал Сережу от нападок бдительных чиновников, но в конце концов вынужден был его уволить.

Так Сережа появился в Дмитрове в надежде поступить на Канал (далее я буду только так называть строительство канала Москва - Волга). Не приняли Сережу на работу ни библиотекарем, ни ветеринаром, хотя он уверял, что с детства возился с лошадьми. А может, не приняли его как сына врага народа и бывшего князя.

Среди руководства Канала была замечательная женщина, жена чекиста, некая Тольская. Она весьма сердечно отнеслась к Сереже и дала ему направление на работу ветеринара в качестве вольнонаемного в какой-то дальний лагерь заключенных.

А Сережа не поехал. Не знаю, уцелел ли он там. Познакомившись на концерте в Консерватории с моей сестрой Машей, он в нее влюбился, встречался с нею в Москве и в Дмитрове и крепко сдружился со мною. А дружба наша продолжалась всего две недели. Между прочим, он сказал Маше, что очень хотел бы видеть меня мужем своей сестры Ирины, а то еще она выскочит замуж бог знает за кого. Маша ему ответила, что я вообще не собираюсь жениться, потому что не хочу принести несчастье ни одной девушке. Меня познакомили с Ириной, высокой, тонкой девушкой с темными косами. Я весь затрепетал при виде ее, но свое сердце я сам запер на замок. Сказав ей две-три фразы, я отошел. Она вышла замуж за композитора Пейко, была с ним счастлива и скончалась в 1988 году.