Олесь Гончар - Берег любви

Ягнич наведывался, конечно, туда: стоял там такой грохот, что хоть уши затыкай. Клепают, стучат, там режут металл, там варят, шипит электросварка, все разворочено, много рабочих незнакомых, хлопцев из экипажа редко и увидишь, да и эти спешат, отмахиваются, можно подумать, что всем ты тут мешаешь, для всех вроде бы уже лишний.

Нет, лучше сюда не ходить.

Мог бы поехать проведать Кураевку, тянуло туда, и это свое намерение откладывал со дня на день, решил подождать, пока не узнает как следует, когда же в очередной рейс. А капитан либо сам еще ничего не знает, либо хитрит, уклоняется от определенного ответа, и эта его уклончивость более всего другого обижала Ягнича. В общем, не то сейчас время, чтобы куда-то уезжать, пускай уж сперва выяснится все с рейсом, тогда можно будет навестить и Кураевку, явиться к ней, как говорят, "с визитом вежливости". (Конечно, это лишь в шутку так думает старый Ягнич, ясно же, что собирается он навестить свою Кураевку не только из вежливости...)

Итак, пока суд да дело, бросил "якорь" на Арктической.

Хозяин посоветовал ему не бегать каждый день на "Орион", не надоедать, не мозолить глаза людям, пока идет ремонт.

- Никуда он от тебя не убежит, твой "Орион"! Где им найти еще такого двужильного коня, как ты? У тебя послеоперационный отпуск, вот и сиди тут да любуйся природой.

А возникнет потребность - "Орион" знак подаст, там известны твои координаты.

Такие рассуждения казались Ягничу вполне логичными. В самом деле, зачем там слоняться в разгар ремонта?

Ведь заводские свое дело знают лучше, чем ты. И сделают все без сучка, без задоринки... Вот и пребывает в полном безделии Ягнич на вынужденном курорте, на этой Арктической, укрывшись от жары под виноградным шатром. Когда "козел", когда газета, вечером телевизор на две программы: выбирай, какую хочешь. Вроде бы рай, но почему-то не чувствует Ягнич полного удовольствия от этого пенсионерского рая. Правда, друг его не из тех пенсионеров, от которых нет отбоя ни врачам, ни собесам, механик сам предложил портовому начальству свои услуги, зачислили его теперь там наставником на какие-то курсы, и пусть вполсилы, по все же работает человек, не чувствует себя выброшенным за борт, бездельником не по своей воле.

В один из дней резал Ягнич хлеб ножом на столе, и вдруг нож сломался.

- Сто лет тебе жить, если еще ножи в руках ломаются,- весело сказал на это хозяин.

Ягнич, хмурясь, отложил сломанный нож как-то нервно, с досадой. Недобрая какая-то примета - так он истолковал это для себя. Почувствовав неясную тревогу, Ягнич тут же напялил на голову кепочку и направился на "Орион", не сказавшись даже другу, куда идет.

На судне в этот раз было свободнее, не так шумно, не стучало и не шипело. Ягнич направился прямо в свою мастерскую. Хоть одним глазком глянуть, что там и как.

Ведь это же его гнездо, его дом: как для чабана кошара, так мастерская для него.

Мастерская была почему-то открыта, и только сунулся Ягнич в дверь, навстречу - харя величиной с решето! Что за квартирант, откуда? Осклабился, похихикивает, негодяй! Панибратски так похихикивает! Да еще и философствует:

- Видишь ли, Ягнич, ничто не вечно под луной: тебе отставка, ну а мне чин. Кому булава в руки, а кому костыль!..

Кажется, где-то встречались - в порту, должно, возле кассы. Только чем же это от него все время так разит!

С появлением этого типа самый дух мастерской тотчас же изменился. Раньше царил здесь особый, характерный лишь для этого помещения запах, который для Ягнича был наисладчайшим - густой, спрессованный дух смолы, канатов, воска, вываренной в масле парусины... Может, в него тонко вплетался еще запашок лавровых листьев, которые с давних пор лежат, пересохшие, в углу... Из всего этого, приправленного соленым ветерком моря, и соткался тот несравненного запаха воздух, которым долгие годы дышал Ягнич и для которого он был и дурманят:, и сладостно живителен.

А теперь по мастерской распространился какой-то кислый базарный или вокзальный смрад - не принесло ли его с собой это рыло, это решето немытое, щерившееся на Ягнича своими кривыми зубами? Ну и находка! Наверное, уже по всем судам слонялся, пропился в доску, а может, и проворовался, а они теперь его на "Орион"! Все это потрясло Ягнича, оглушило, оскорбило до глубины души, ранило в самое сердце. Обиднее всего же, что сделано это было шито-крыто, в его, Ягнича, отсутствие, хотя прокисший этот тип заверяет, будто именно сейчас Ягнича разыскивают где-то там, на Арктической, отрядили за ним гонца. Но, видно, врет, мерзавец, глазюки туда-сюда мечутся и не скрывают своего удовольствия! Еще бы! Отныне он будет безраздельно хозяйничать здесь, отныне эта толстая пропитая рожа будет владеть и править в твоей святая святых! Ревнивым глазом Ягпич повел по мастерской.