После я узнала, что Ска-в умер, а молодая, веселая госпожа Ска-ва сделалась дородною, пожилою женщиною, очень бедною. Тогда только я вспомнила, что этому прошло пятнадцать лет уже, как я рассталась с ними.
Итак, нет в этой стороне ни родных, ни друзей моих. Прости, Коломна!.. Разве еще в глубокой старости приеду я сюда, чтоб впоследствии взглянуть на все то, на что смотрю теперь и на что смотрела пятнадцать лет тому назад. Теперь я еще понимаю тогдашние ощущения, понимаю, что за потерю их нельзя заплатить человеку сокровищами всего света! Теперь я могу еще забыть пятнадцать лет, забыть и радостно пройти по дачам Раля, княгини Вяземской, Нарышкиной, с восторгом прочитать знакомые надписи, отыскать между ними свои и так многое припомнить. Но тогда я, верно, пойду медленно, нога за ногою, опираясь на трость. Может, какая из надписей, особливо на деревьях, уцелеет, я прочитаю ее сквозь очки, качая седою головою и говоря: «Какое безумие!»
Этот день был для меня скучен. Бог знает, где мои родные. Знакомых много умерло. Поеду еще завтра на Васильевский остров.
Убеленный сединами, В. П. Жу-ский [8] Жуковский В. А. (1783–1852) — поэт; Дурова ошибочно пишет В. П.
сидел на диване, когда я вошла.
— А! — воскликнул он, вставая и целуя меня. — Александров! Вы ли это появились снова в наших местах?
— Как видите, В. П. Но как же вы узнали меня так скоро? Разве я мало переменился?
— Почти нисколько! Вот я так старик стариком, сед, как лунь!
Я не смела сказать, что он совсем не похож на старика, чтоб он не подумал, что я плачу′ приветствием за приветствие. Итак, я промолчала, но в самом деле лицо его было живым противоречием его волосам, потому что оно было свеже и румяно, а последние точно белы, как снег.
Минут через пять пришла жена его, когда-то живая, черноглазая красавица, а теперь уже довольно пожилая дама. Она тоже сказала мне, что я мало переменилась и что пятнадцать лет пролетели, не задев меня ни одним пером крыльев своих. Через час посещение мое кончилось.
Ах, как грустно увидеться с кем бы то ни было через пятнадцать лет! Этого мало, что лицо не то, но и поступки, разговор, образ мыслей, самые телодвижения — все так изменится, что видишь, знаешь, что это вот тот самый, кого знал прежде, и все-таки думаешь: «Нет! Это не он».
Александр Сергеевич приехал звать меня обедать к себе:
— Из уважения к вашим провинциальным обычаям, — сказал он усмехаясь, — мы будем обедать в пять часов.
— В пять часов? В котором же часу обедаете вы, когда нет надобности уважать провинциальных привычек?
— В седьмом, осьмом, иногда и девятом.
— Ужасное искажение времени! Никогда б я не мог примениться к нему.
— Так кажется. Постепенно можно привыкнуть ко всему.
Пушкин уехал, сказав, что приедет за мною в три часа с половиною.
С ужасом и содроганием отвратила я взор свой от места, где несчастные приняли достойно заслуженную ими казнь. [9] Петропавловская крепость, где были повешены пятеро декабристов.
Александр Сергеевич указал мне его.
Искусственная природа бывает иногда так же хороша, как и настоящая. Каменный остров, где Пушкин нанимает дачу, показался мне прелестен.
С нами вместе обедал один из искренних друзей Александра Сергеевича господин П…в, [10] Плетнев, Петр Александрович (1792–1865) — писатель, поэт, критик, издатель почти всех прижизненных книг А. С. Пушкина, один из его ближайших друзей; Плетневу посвящен «Евгений Онегин».
да три дамы, родственницы жены его; сама она больна после родов и потому не выходила.
За столом я имела случай заметить странность в моем любезном хозяине. У него четверо детей, старшая из них, девочка лет пяти, как мне казалось, сидела с нами за столом. Друг Пушкина стал говорить с нею, спрашивая: не раздумала ль она идти за него замуж? «Нет, — отвечало дитя, — не раздумала». «А за кого ты охотнее пойдешь, за меня или за папеньку?» «За тебя и за папеньку». «Кого ж ты больше любишь, меня или папеньку?» «Тебя больше люблю и папеньку больше люблю». «Ну а этого гостя, — спросил Александр Сергеевич, показывая на меня, — любишь? Хочешь за него замуж?» Девочка отвечала поспешно: «Нет, нет!» При этом ответе я увидела, что Пушкин покраснел. Неужели он думал, что я обижусь словами ребенка? Я стала говорить, чтоб прервать молчание, которое очень некстати наступило за словами девочки: «Нет, нет!» и спросила ее: «Как же это! Гостя надобно бы больше любить». Дитя смотрело на меня недоверчиво и наконец стало кушать. Тем кончилась эта маленькая интермедия. Но Александр Сергеевич! Отчего он покраснел? Или это уже верх его деликатности, что даже и в шутку, даже от ребенка не хотел бы он, чтоб я слышала что-нибудь не так вежливое? Или имеет странное понятие о всех живущих в уездных городах?
Читать дальше