Максим Горький - 9-е января

- С шести часов утра стоим! - говорили они. - Просто беда!

- Ложись и - помирай...

- Уйти бы вам, а? И мы бы в казармы, в тепло пошли...

- Чего вы беспокоитесь? Чего ждёте? - говорил фельдфебель.

Его слова, солидное лицо и серьёзный, уверенный тон охлаждали людей. Во всём, что он говорил, был как бы особый смысл, более глубокий, чем его простые слова.

- Нечего ждать... Только войско из-за вас страдает...

- Стрелять будете в нас? - спросил его молодой человек в башлыке.

Фельдфебель помолчал и спокойно ответил:

- Прикажут - будем!

Это вызвало взрыв укоризненных замечаний, ругательств, насмешек.

- За что? За что? - спрашивал громче всех высокий рыжий человек.

- Не слушаете приказаний начальства! - объяснил фельдфебель, потирая ухо.

Солдаты слушали говор толпы и уныло мигали. Один тихо воскликнул:

- Горячего бы чего-нибудь теперь!..

- Крови моей - хочешь? - спросил его чей-то злой, тоскливый голос.

- Я - не зверь! - угрюмо и обиженно отозвался солдат.

Много глаз смотрели в широкое, приплюснутое лицо длинной линии солдат с холодным, молчаливым любопытством, с презрением, гадливостью. Но большинство пыталось разогреть их огнём своего возбуждения, пошевелить что-то в крепко сжатых казармою сердцах, в головах, засоренных хламом казённой выучки. Большинство людей хотело что-нибудь делать, как-нибудь воплотить свои чувства и мысли в жизнь и упрямо билось об эти серые, холодные камни, желавшие одного - согреть свои тела.

Всё горячее звучали речи, всё более ярки становились слова.

- Солдаты! - говорил плотный мужчина, с большой бородой и голубыми глазами. - Вы дети русского народа. Обеднял народ, забыт он, оставлен без защиты, без работы и хлеба. Вот он пошёл сегодня просить царя о помощи, а царь велит вам стрелять в него, убивать. У Троицкого моста - стреляли, убили не меньше сотни. Солдаты! Народ - отцы и братья ваши - хлопочет не только за себя, - а и за вас. Вас ставят против народа, толкают на отцеубийство, братоубийство. Подумайте! Разве вы не понимаете, что против себя идёте?

Этот голос, спокойный и ровный, хорошее лицо и седые волосы бороды, весь облик человека и его простые, верные слова, видимо, волновали солдат. Опуская глаза перед его взглядом, они слушали внимательно, иной, покачивая головою, вздыхал, другие хмурили брови, оглядывались, кто-то негромко посоветовал:

- Отойди, - офицер услышит!

Офицер, высокий, белобрысый, с большими усами, медленно шёл вдоль фронта и, натягивая на правую руку перчатку, сквозь зубы говорил:

- Ра-азайдись! Па-ашёл прочь! Что? Пагавари, - я тебе пагаварю!..

Лицо у него было толстое, красное, глаза круглые, светлые, но без блеска. Он шёл не торопясь, твёрдо ударяя ногами в землю, но с его приходом время полетело быстрее, точно каждая секунда торопилась исчезнуть, боясь наполниться чем-то оскорбляющим, гнусным. За ним точно вытягивалась невидимая линейка, равняя фронт солдат, они подбирали животы, выпячивали груди, посматривали на носки сапог. Некоторые из них указывали людям глазами на офицера и делали сердитые гримасы. Остановясь на фланге, офицер крикнул:

- Смирно-о!

Солдаты всколыхнулись и замерли.

- Приказываю разойтись! - сказал офицер и не торопясь вынул из ножен шашку.

Разойтись было физически невозможно, - толпа густо залила всю маленькую площадь, а из улицы, в тыл ей, всё шёл и шёл народ.

На офицера смотрели с ненавистью, он слышал насмешки, ругательства, но стоял под их ударами твёрдо, неподвижно. Его взгляд мёртво осматривал роту. рыжие брови чуть-чуть вздрагивали. Толпа сильнее зашумела, её, видимо, раздражало это спокойствие.

- Этот - скомандует!

- Он без команды готов рубить...

- Ишь, вытащил селёдку-то...

- Эй, барин! Убивать - готов?

Разрастался буйный задор, являлось чувство беззаботной удали, крики звучали громче, насмешки - резче.

Фельдфебель взглянул на офицера, вздрогнул, побледнел и тоже быстро вынул саблю.

Вдруг раздалось зловещее пение рожка. Публика смотрела на горниста он так странно надул щёки и выкатил глаза, что казалось - лицо его сейчас лопнет, рожок дрожал в его руке и пел слишком долго. Люди заглушили гнусавый, медный крик громким свистом, воем, визгом, возгласами проклятий, словами укоров, стонами тоскливого бессилия, криками отчаяния и удальства, вызванного ощущением возможности умереть в следующий миг и невозможностью избежать смерти. Уйти от неё было некуда. Несколько тёмных фигур бросились на землю и прижались к ней, иные закрывали руками лица, а седобородый человек, распахнув на груди пальто, выдвинулся вперёд всех, глядя на солдат голубыми глазами и говоря им что-то утопавшее в хаосе криков.