Максим Горький - Читатель

Однако я всё-таки медленно шёл рядом с ним, стараясь выразить на лице моем любезное внимание к моему спутнику. Это, я помню, с трудом удавалось мне. Но всё-таки у меня пока было ещё много бодрого настроения, я не хотел обидеть этого человека отказом говорить с ним и решил следить за собой.

Луна сияла в небе сзади нас, и наши тени лежали у нас под ногами. Слившись в одно тёмное пятно, они ползли впереди нас по снегу, а я смотрел на них и ощущал в себе зарождение чего-то такого, что, как эти тени, было темно, неуловимо и, как они, тоже впереди меня.

Мой спутник помолчал с минуту времени и потом заговорил уверенным тоном господина своих дум:

- Ничего нет в жизни более важного и любопытного, чем мотивы человеческих действий... Не правда ли?

Я кивнул головой.

- Вы согласны!.. Так давайте поговорим откровенно - не упускайте случая говорить откровенно, пока вы ещё молоды!..

"Странный человек!" - подумал я и, заинтересованный его словами, спросил его, усмехаясь:

- Но о чём говорить?

Он, взглянув мне в лицо, с фамильярностью старого знакомого воскликнул:

- Будем говорить о целях литературы!

- Пожалуй... хотя, мне кажется, уже поздно...

- О! для вас ещё не поздно!..

Я остановился, удивлённый этими словами, - он произнёс их с такой серьёзной уверенностью, и они звучали - как иносказание. Я остановился, желая что-то спросить у него, но он, взяв меня за руку, тихо и настойчиво повёл вперёд, говоря мне:

- Не останавливайтесь, ибо со мной вы на хорошем пути... Довольно предисловий! Скажите, - чего хочет литература?., вы ей служите, вы должны это знать.

Моё изумление росло в ущерб моему самообладанию. Что нужно от меня этому человеку? Кто он?

- Послушайте, - сказал я, - согласитесь, что всё происходящее между нами...

- Имеет своё достаточное основание, - верьте мне! Ведь ничто в мире не совершается без достаточного к тому основания... Идёмте же скорее, но не вперёд, а вглубь...

Бесспорно, этот чудак был интересен, но он сердил меня. Я снова сделал нетерпеливое движение вперёд; он следовал за мной и спокойно говорил мне:

- Я понимаю вас: вам трудно в этот момент дать определение цели, которую преследует литература. - Попробую я сделать это...

Он вздохнул и потом с улыбкой посмотрел мне в лицо.

- Вы согласитесь со мной, если я скажу, что цель литературы - помогать человеку понимать себя самого, поднять его веру в себя и развить в нём стремление к истине, бороться с пошлостью в людях, уметь найти хорошее в них, возбуждать в их душах стыд, гнев, мужество, делать всё для того, чтоб люди стали благородно сильными и могли одухотворить свою жизнь святым духом красоты. Вот моя формула; она, разумеется, неполна, схематична... дополняйте её всем, что может одухотворить жизнь, и скажите - вы согласны со мной?

- Да, это так!.. - сказал я. - Приблизительно - это так. Принято думать, что, в общем, задача литературы - облагородить человека...

- Вот какому великому делу вы служите! - внушительно сказал этот человек... и снова он засмеялся своим едким смехом: - Хе, хе, хе!

- Однако к чему вы говорите всё это? - спросил я, делая вид, будто его смех не задевает меня.

- А как вы думаете?

- Откровенно говоря... - начал я, придумывая колкость, и замолчал. Что значит говорить откровенно? Этот человек неглуп, он должен знать, как тесны границы человеческой откровенности и как стойко охраняет их самолюбие. Взглянув в лицо моего спутника, я почувствовал себя глубоко уязвлённым его улыбкой, - в ней было столько иронии и презрения! Я чувствовал, что начинаю бояться чего-то, боязнь эта понуждает меня уйти от него.

- До свидания! - сухо сказал я, приподнимая шляпу.

- Почему? - тихо воскликнул он.

- Я не люблю шуток, когда в них нет чувства меры.

- И - уходите?.. Дело ваше... но, знаете, если вы теперь уйдёте от меня, мы уже никогда не встретимся.

Слово "никогда" он подчеркнул, и оно прозвучало в ушах моих, как удар похоронного колокола. Я ненавижу это слово и боюсь его: оно всегда представляется мне тяжёлым и холодным, чем-то вроде молота, предназначенного судьбой для того, чтобы раздроблять надежды людей. Это слово остановило меня.

- Что вам нужно? - с тоской и злобой спросил я.

- Сядем здесь, - снова усмехаясь, произнёс он и, крепко взяв меня за руку, потянул её вниз.

В этот момент мы с ним были в аллее городского сада, среди неподвижных, обледенелых ветвей акации и сирени. Освещённые луной, они висели в воздухе над головой моей, и мне казалось, эти покрытые льдом и инеем жёсткие ветви проникают мне в грудь, касаются сердца.