Максим Горький - Ералаш

- Хороша!

- То-то вот и оно! Дьявол! На село, видно, улизнула. Тут есть один татарчонок... ноги ему перебить надо!

Он выскочил из телеги, точно уколотый, и побежал со двора к реке, растрепанный, нечесаный, с соломой в волосах. Покурив, я тоже пошел за ним, но он уже колыхался посредине реки, в маленькой лодке, часто размахивая веслами.

У парома, на сырой, плотно утоптанной земле лежал мертвец, высунув из-под рогожи ноги в истоптанных лаптях и огромную, с отвалившимся большим пальцем руку; над ним сидел, покуривая трубку, маленький старичок, с палкой на коленях.

- Не признали - что за человек?

Старик помотал головою, указывая пальцами на свои уши. Глухонемой, видно. Паром - на той стороне, лодок нет,- не попадешь в село!

Я пошел берегом против течения реки, подальше от мертвеца, к остаткам моста, сорванного половодьем, сел на сухое место под кустами, думая о жизни. Забавно жить, и отличное удовольствие - жизнь, когда тебя извне никто не держит за горло, а изнутри ты дружески связан со всем вокруг тебя.

Село шумно ликует; слышно, как двое пьяных налаживаются петь; заливчато и звонко хохочет девица, надрывается гармоника, орут мальчишки. Благодушие до того одолевает, что даже спать хочется.

По реке неумело скользит челнок,- точно длинная, черная рыба извивается вперед хвостом. Тихо булькает весло, опускаясь в масленую воду. Добравшись до берега, шагов на десять выше меня, челнок прячется в кусты, и сквозь шорох голых веток о борта я слышу знакомый голос Марьи:

- Иде загряз по сю пору? Я ждала, ждала...

Кто-то тихонько говорит непонятные слова, и вновь голос женщины:

- У, нехрись! Да постой, не тискай!

Целуются, и так смачно, что, наверно, в селе слышно.

- Ой, Мишенька... Ой, милый, увел бы ты меня куда-нибудь!

"Бедняга",- думаю я о Мустафе, полагая, что Мишенька - это не он, но женщина говорит:

- Хрестись ты, пожалуйста!

- Ныльза!

- А то - пришиби моего-то свинью...

- Гырех пришибать ему...

- Ну, еще... А вот эдак-то, со мной, не грех?

Тихо. Только кусты, колеблемые течением, шуршат о челнок Тяжелая луна, поднявшись на сажень над землей, больше не может и снова опускается к степи, лениво, как Марья.

- Вон Марфа живет же с Ясашкой, а я - хуже ее, что ли? И ты его не хуже.

- Нисява!

- Тебе всё - ничего.

Плеснулась рыба, по звуку - лещ, он всегда шлепается о воду плашмя Паром идет, как будто часть берега оторвалась и островом перегородила Студенец. В селе ударили собаку, она визжит отчаянно и жалобно.

- Кабы извести его, так и Марфа довольна будет, тогда всё хозяйство ей!

- Турма будит, острог тибе!

- Эхма, ведь - как хочешь, а - не доскочишь!..

- Яса-ан,- кричит с парома Сутырин.

В кустах беспокойно завозились, зашептались, а я, повинуясь желанию созорничать, громко говорю:

- Не бойтесь, я его задержу...

- Ух,- испуганно вздыхает женщина, я вижу над кустами белое пятно ее лица.

- Прохожий, ты?

- Я.

- Ой... Господи!

Я иду прочь, но через несколько шагов она догоняет меня и, застегивая на ходу кофту, заправляя под платок волосы, горячо шепчет:

- Ты уж молчи, милый, я тебе за то полтинку дам, молчи, родной, а?.. Ты - молодой, должен понимать, какое это всё... А!..

Уверяю ее, что буду молчать, как мертвец, но говорю:

- Что ж ты, умница, не нашла другого места для эдаких разговоров?

- А ты - не стыди меня,- шепчет баба, прижимаясь ко мне.- Уж, конешно, грешница я... да - сам ты говорил - красивый он! А что татарин - так у нас вон попов сын, доктор, на французинке женат...

- Да я тебе не про это, бог с тобой! А вот уговаривала ты его, чтобы свекра пришибить...

- Да какой он мне свекор, коли у меня мужа-то нет? - угрюмо говорит она и вдруг предлагает просто, как работу:

- А может, ты возьмешься, пристукнешь его? Слушай-ко: чего тебе бояться? Сегодня ты здесь, а завтра - никто не знает где. А я бы тебя уж так-то ли поблагодарила! И он тоже,- он, гляди, богатый! А?

Смотрю в ее милое лицо, размалеванное природой самыми яркими красками, смотрю в синие глаза, большие, выпуклые, точно у куклы. Такая лубочная, но чистая красота, сильная и спокойная, как весенняя земля, нагретая солнцем...

- Я этакими делами не занимаюсь.

- Да ведь - один раз! - мягко убеждает она.- Стукнул да ушел, только и всего!

- Не подходит это дело для меня, нет!

- Ой, господи! Да ты - подумай...

- Мар-рь! - визжит Устин Сутырин, качаясь в сумраке впереди нас, смачно шлепая по грязи и размахивая руками.

- Это кто? Прохожий? А-а... Ты - чего? Ну - ладно! Я тебе, нижегороцкой, верю. Ха! А посему и - кончено! Дави их!