Максим Горький - Иван Вольнов

- Когда я читал их, так - оглядывался: разве это наши крестьяне орловские, тульские, калужские? Места - наши, а мужик - не наш! У нас таких тихоньких - нет, я таких - не знаю, не видел. Я знаю страшного мужика, он живёт в грязи, в тоске, он - дикий и несчастный. Значит - что же? При крепостном праве - мужик лучше, благообразнее был?

Покуривая тоненькие итальянские папироски одну за другою, бросая окурки на застывшую воду, он говорил о "Подлиповцах" Решетникова:

- Они - где-то у чорта на куличках, от моей совести - далеко! А вот от моей деревни до Москвы триста вёрст. В Москве - университет, консерватория, Третьяковская галерея, Художественный театр и чорт её знает что ещё! А у меня в деревне - домовые, ведьмы, коновал лошадей портит, рожениц сквозь хомут пропихивают... понимаете?

После этой ночи он стал несколько доверчивее, откровенней, снова принялся работать над повестью и начал больше читать. Прочитал "Мужиков" Бальзака, "Землю" Золя, романы Ренэ Базена, Эстонье - французы успокоили его:

- Пишут деловитее наших, - сказал он.

Он легко находил общее между иностранной и русской литературой; прочитав "Последнего барона" Лемонье, он заметил:

- Это - тоже "Суходол".

Почти никогда не говорил о политике, о партийных программах, революционная литература не интересовала его.

- После прочитаю, - говорил он и всё более углублялся в работу писателя.

Эсеровская закваска его напоминала о себе не часто, но очень определённо. Как-то завязался разговор на тему о необходимости "выварить мужика в фабричном котле", он нахмурился и проворчал:

- Котлов-то нет. Да и строить их никому неохота, кроме иноземцев, а они - гости, которые легко становятся хозяевами...

В другой раз захмелевшая компания, вспомнив об Азефе, начала подтрунивать над партией, боевую славу которой создал провокатор. Вольнов, послушав насмешки минуту-две, сердито заявил:

- Глупо говорите! Азеф - мерзавец, но он предавал людей, а вот люди, которые предали и предают революцию, то есть, значит, весь народ, они гораздо хуже Азефа!

И сквозь зубы произнёс странные слова:

- Бывало, что и отцы детей жандармам выдавали. Думаете - не было этого? Было...

Как-то незаметно для всех он женился на одной из эмигранток, от неё у него - сын, Илья; теперь это очень серьёзный юноша, отличных способностей. Жил Иван на берегу моря в обломке старинной, сторожевой башни, стена её опускалась прямо в море, и во время прибоя волны бухали по стене с такой силой, что всё дрожало в маленькой квадратной комнате с каменным полом.

В Россию Вольнов вернулся в 1917 году, весной. Его возвращение домой, в деревню, хорошо изображено им в повести, которую он писал в 1928 году, живя в Сорренто. Не знаю, кончил ли он эту повесть: судя по началу, она могла быть лучшим из всего, что ему удалось написать. Я встретился с ним в Москве в 1920 году, он приехал из Орла, где сидел в тюрьме. Безобидно и шутливо он рассказал, что местная власть не терпит его, сажала в тюрьму уже три раза и очень хотела бы расстрелять.

- Они меня арестуют, а мужики тихим манером - телеграмму Ильичу: выручай! Ильич выручит, а начальство ещё злее сердится на меня. Начальство по всему уезду - знакомое: кое-кто в пятом году эсерствовал, потом оказался мироедом, вышел на отруба, землишки зацапал десятин полсотни. Один начальник - сиделец винной лавки, другой был прасолом, в одной волости командует учитель, которого я знал псаломщиком, черносотенцем, наши ребята в шестом году хотели башку сломать ему. Вообще все там, кто похитрее, перекрасились, а мужик остался при своих тараканах. В Малоархангельске среди чекистов оказался ученичок мой, солдат, сын мельника, так он мне прямо заявил: "Иван Егоров, не шуми. Враг разбит, революция кончена, теперь надобно порядок восстановлять!" - "Как же, говорю, враг разбит, если ты командуешь! Как же революция кончена, если везде торчит ваша чёрная братия?"

Посмеиваясь и как будто не сожалея, он сказал:

- Все рукописи, записки мои арестовали и не отдают, должно быть, сожгли, черти!

Настроен он был хорошо: очень бодро, активно; трезво разбирался в событиях.

- Теперь - главное дело мужика на ноги ставить! Я там, у себя, организовал артель по совместной обработке земли, общественные огороды и ещё кое-что... Бедные мужики значение совместного труда отлично понимают.

Он похвалил мужиков ещё за что-то и тотчас же, как бы выполняя некую обязанность, обругал их за пьянство, за жадность.

- Привыкли в своих избах гнить, как покойники в могилах.