Максим Горький - Кладбище

Мелькают и еще темные безмолвные фигуры завсегдатаев кладбища, людей, видимо, на всю жизнь связанных с ним крепкими цепями каких-то нержавеющих воспоминаний; ходят они, точно непогребенные мертвецы в поисках удобных могил, жизнь оттолкнула их, смерть - не берет.

А порою из высоких трав высунется угрюмая, глазастая морда бездомной собаки, пугая умным взглядом,- в нем чувствуется печаль отчуждения, и ждешь, что животное сейчас скажет человечьим голосом какой-то правдивый укор.

Иногда такая собака стоит на могиле, поджав хвост, тихонько поводя шершавой, бесприютной головою,- она долго стоит так, о чем-то думая. Воет редко, а если начнет выть.- воет негромко и длительно... В густоте старых лип хлопочут грачи, галки, слышен тихий, голодный писк птенцов, уговаривающее карканье.

Осенью, когда ветер, сорвав листья, обнажит сучки,- черные гнезда будут похожи на истлевшие головы в мохнатых шапках,- кто-то оторвал их и воткнул на деревья вокруг белой, сахарной церковки во имя великомученицы Варвары. Осенью на кладбище все плачет, судорожно мечется - стонет ветер, как обезумевший, ограбленный смертью любовник...

Старик неожиданно встал у меня на дороге, поднял руку и, строго указывая на белый камень памятника, громко прочитал:

- Под сим крестом погребено тело раба божия почетного гражданина Диомида Петровича Усова. И- всё!

Он поправил шляпу, сунул руки в карманы брюки смерил меня строгим взглядом темных, не по-стариковски ясных глаз.

- Ничего не умеют сказать о человеке,- раб божий, только! Но - почему раб удостоен гражданами почета?

- Вероятно-жертвователь какой-нибудь... Старик топнул ногой о землю, внушительно сказав:

- Напишите-с!

- Что - написать?

- Всё! И-возможно подробней...

Шагая по-солдатски широко, он пошел вперед, в глубину кладбища, я-рядом с ним. Он был по плечо мне, шляпа совершенно скрывала его лицо, я шел наклоня голову, хотелось заглянуть в глаза ему, как в глаза женщины.

- Так - нельзя! - говорил он негромко и мягко, точно жалуясь.- Этим обнаруживается дикарство, невнимание к человеку, к жизни...

Выхватив руку из кармана, он очертил в воздухе широкий круг:

- Что знаменуется этим?

- Смерть,- ответил я, недоуменно пожав плечами.

Он взмахнул головою, показав мне тонко выточенное, острое, но приятное лицо,- усы его дрожали, когда он говорил, отчеканивая славянские слова:

- "Смертию смерть всеконечне погублена бысть",- знаете этот богородичен? То-то-с!

Шагов десять он прошел молча, быстро виляя по капризной тропе, потом вдруг остановился, приподнял шляпу и протянул мне руку.

- Будемте знакомы, молодой человек: поручик Савва Яковлев Хорват, служил по государственному коннозаводству, а также по ведомству уделов. Под судом и следствием не был. Состою в чистой отставке от всех должностей... Домовладелец. Вдов. Характера - неуживчивого.

Он подумал и добавил:

- Тамбовский вице-губернатор Хорват - брат мой. Младший. Ему пятьдесят пять, мне шестьдесят один. Ше-сть-де-сят и один! Да.

Говорил он быстро, но четко, точно мысленно расставлял все знаки препинания.

- И вот, поручик Хорват, человек, видавший всевозможные виды, я недоволен кладбищами! Недоволен всюду и везде!

Он снова задорно потряс рукою в воздухе, огибая широкую дугу над крестами,

- Сядемте. Я вам объясню...

Сели на скамью под боком белой часовенки над чьею-то могилой.- поручик Хорват снял шляпу, вытер голубым платком лоб и густые волосы, торчавшие на шишковатом черепе серебряными иглами.

- Вслушайтесь: клад-би-ще! А?

Он толкнул меня плечом и объяснил, понизив голос:

- Клады бы искать надо здесь! Клады разума, сокровища поучений. А что я нахожу-с? Обида и позор. Всем - обида! "Вси в житии крест яко ярем вземшии" обижены нами, и за это будете обижены вы, буду обижен я. Поймите: "крест яко ярем" - а? Значит, признано, что жизнь - трудна и тяжела? Почтите же достойно отживших - они ради вас несли при жизни бремя и ярем,ради вас! А зти, таи, не понимают!

Он махнул шляпой, и по тропе, по кресту над могилой мелькнула, унеслась к городу маленькая" как птица, тень.

Надув красные щеки, пошевелив усами, искоса поглядывая на меня молодым глазом, поручик продолжал:

- Вы думаете: полуумный старик, не более того? Нет, молодой человек, нет-с! Пред вами человек, который оценил жизнь. Посмотрите, разве это памятники? Что они напоминают вам и мне? Ничего. Это не памятники, а паспорта, свидетельства, выданные человеческой глупостью самой себе. Под сим крестом - Марья, под сим - Дарья, Алексей, Евсей, все - рабы божии и никаких особых примет! Это - безобразие, здесь людей, отживших трудную жизнь, лишили прижизненного образа, а его необходимо сохранить в поучение мне и вам. Образ жизни всякого человека - поучителен; могила часто интереснее романа, да-с! Вы - понимаете меня?