Максим Горький - Ледоход

Сажен на двадцать ниже ледорезов матросы и босяки окалывают лед вокруг барж; хряско бьют пешни, разрушая рыхлую, серую корку реки, маячат в воздухе тонкие шесты багров, проталкивая под лед вырубленные куски его; плещет вода; с песчаного берега доносится говор ручьев. У нас шаркают рубанки, свистит пила, стучат топоры, загоняя железные скобы в желтое, гладко выструганное дерево,- и во все звуки втекает колокольный звон, смягченный расстоянием, волнующий душу. Кажется, что серый день всею своею работою служит акафист весне, призывая ее на землю, уже обтаявшую, но голую и нищую...

Кто-то орет простуженным голосом:

- Немца-а позо-ови-и! Народу не хвата-ат...

С берега откликаются:

- Где он?

- В кабаке, гляди-и...

Голоса плывут в сыром воздухе тяжело, растекаются над широкой рекою уныло.

Работают торопливо, горячо, но плохо, кое-как; всех тянет в город, в баню и в церковь, особенно беспокоился Сашок Дятлов, такой же, как брат, белобрысый, точно в щелоке вареный, но - кудрявый, складный и ловкий. То и дело поглядывая вверх по течению, он тихонько говорит брату:

- Чу, будто трешшит?

Ночью была "подвижка" льда, речная полиция уже со вчерашнего утра не пускает на реку лошадей, по линейкам мостков, точно бусы, катятся редкие пешеходы, и слышно, как доски, прогибаясь, смачно шлепают по воде.

- Потрескивает,- говорит Мишук, мигая белыми ресницами.

Осип, глядя из-под ладони на реку, обрывает его:

- Это стружка в башке у тебя сохнет-скрипит! Работай, знай, ведьмин сын! Наблюдающий - погоняй их, что ты в книжку воткнулся?

Работы оставалось часа на два, уже весь горб ледореза обшит желтым, как масло, тесом, осталось только наложить толстые железные связи. Боев и Санявин вырезали гнезда для них, но - не угодили, вышло узко - полосы не входили в дерево.

- Мордва слепокурая,- кричал Осип, постукивая себя ладонью по шапке.Али это работа?

Вдруг, откуда-то с берега, невидимый голос радостно завыл:

- По-оше-ол... о-го-го-о!

И, как бы сопровождая этот вой, над рекою потек неторопливый шорох, тихий хруст; лапы сосновых вешек затрепетали, словно хватаясь за что-то в воздухе, и матросы, босяки, взмахивая баграми, шумно полезли по веревочным трапам на борта барж.

Было странно видеть, как много явилось на реке людей: они точно выпрыгнули из-подо льда и теперь метались взад-вперед, как галки, вспугнутые выстрелом, прыгали, бежали, тащили доски и шесты, бросали их и снова хватали.

- Собирай струмент! - крикнул Осип.- Живо, так вашу... на берег.

- Вот те и светло Христово воскресенье! - горестно воскликнул Сашок.

Казалось, что река неподвижна, а город вздрогнул, покачнулся и вместе с горою под ним тихо всплывает вверх по реке. Серые песчаные осыпи, в десятке сажен перед нами, тоже зашевелились и потекли, отдаляясь от нас.

- Беги,- крикнул Осип, толкнув меня,- чего разинул рот?

Жуткое ощущение опасности ударило в сердце; ноги, почувствовав, что лед уходит из-под них, как-то сами собою вскинулись, понесли тело на песок, где торчали голые прутья ивняка, обломанные зимними вьюгами,- там уже валялись Боев, солдат, Будырин и оба Дятловы. Мордвин бежал рядом со мною и сердито ругался, а Осип - шагал сзади, покрикивая:

- Не лай, Народец...

- Да ведь как же, дядя Осип...

- Так же всё, как было.

- Застряли мы тут суток на двое...

- И посидишь.

- А праздник?

- Без тебя отпразднуют в сем году...

Солдат, сидя на песке, раскуривал трубку и хрипел:

- Струсили... три пятка сажен места до берегу, а вы - бежать сломя голову...

- Ты первый побег,- сказал Мокей.

Но солдат продолжал:

- А чего испугались? Христос-батюшко и то помер...

- Чать, он воскрес опосля того,- обиженно пробормотал мордвин, а Боев заорал на него:

- Ты - молчи, щенок! Твое дело рассуждать про то? Воскрес! Седни пятница, а не воскресенье!

В голубой пропасти между облаков вспыхнуло мартовское солнце, лед засверкал, смеясь над нами. Осип поглядел из-под ладони на опустевшую реку и сказал:

- Встала... Только это - ненадолго...

- Отрезало нас от праздника,- угрюмо проговорил Сашок.

Безбородое, безусое лицо мо-рдвина, темное и угловатое, как неочищенная картофелина, сердито сморщилось, он часто мигал и ворчал:

- Сиди тут... Ни хлеба, ни денег... У людей - радость, а мы... Жадностям служим, как собаки всё одно...

Осип, не отводя глаз от реки и, видимо, думая о чем-то другом, говорит, словно сквозь сон:

- Тут вовсе не жадности, а - надобности! Быки-ледорезы - .для чего? Охранять ото льда баржи и все такое. Лед - глупый, он навалится на караван, и - прощай имущество...