Максим Горький - На Чангуле

Девушка засмеялась.

- Да не бойтесь вы,- сказал я старухе, она снова крикнула и, прыгая предо мной, точно курица, стала звать:

- Антонэ, Антонэ...

Работника разбудил я сам. Он встал на ноги, грубо сказал что-то старухе, прервав ее гневное шипение, потом спросил меня обиженно:

- Что же мне - не спать из-за тебя?

И ткнул рукой в степь, добавив:

- Ступай, уходи...

Я пытался угомонить его гнев, но он взял палку и, тыкая ею в землю под ноги мне, решительно лез на меня, заставляя пятиться перед ним. Очень хотелось ударить его по тупой голове,- он уже дважды и больно ткнул палкой в ступню моей ноги, заставив меня танцевать.

- Слушай,- сказал я ему, когда он вытеснил меня из шалаша,- чёрт с тобой, я уйду. Только ты расскажи - что она пела.

Сначала я просил грубо, потом униженно, как нищий; он мычал, ругался, кривил пустое лицо, стараясь сделать его грозным, но наконец что-то рассмешило его в моих словах, и, смеясь, он сказал:

- А ты тоже сумасшедший!

Девушка снова пела тихонько:

- Оэ, Мара...

На темном ее лице лежали медные полоски лунного света...

Антон, стоя против меня грудь с грудью, объяснял, усмехаясь:

- Пришел под окно к девице разбойник и говорит: "Ой, Мара, значит Марина,- скоро я умру, полюби меня". Больше ничего! Уходи ты, сделай милость! Нехорошо беспокоить людей. Что еще? Я же сказал: принес он ей награбленное и просит - полюби, я хоть старик... Вот,- кричат меня! Иди...

Я пошел берегом реки против течения; на плотине журчала вода, рассказывая серебряную сказку, надсадно звучали струны, плыла в безмолвии ночи суровая и жалобная песня.

Ой, Мара!

К тебе под оконце

Пришел я недаром сегодня,

Взгляни на меня, мое солнце,

Я дам тебе, радость господня,

Монисто и талеры, Мара!

Ой, Мара!

Пусть красные шрамы

Лицо мое старое режут,

Верь - старые любят упрямо

И знают, как женщину нежить,

Поверь сердцу старому, Мара!

Ой, Мара!

Ты знаешь,- быть может,

Бог дал эту ночь мне последней.

А завтра меня уничтожит,

Так пусть отслужу я обедню

Святой красоте твоей, Мара!..

Ой, Мара!

Двое суток бродил я по степи вокруг мельницы,- нестерпимо хотелось послушать еще раз песни девушки. Подходил близко, смотрел издали на камышовую крышу, седую от дождей, на сухое колесо и реку, подмывающую камни,- на мельнице было тихо и мертво и днем и по ночам.

Уходил в степь верст за десять и дальше, потом - снова возвращался, видел, как по двору шагает Антон с трубкой в зубах, а у ворот в тени лежат собаки.

Ни старуху, ни девушку я не видал больше, точно они в землю ушли.

- Оэ, Мара!..

Вероятно - давно уже умерла девица...