Максим Горький - Однажды осенью

- Есть у него пол или пет? - тихо спросила моя помощница. Я не понял, о чем она говорит, и промолчал.

- Я говорю - есть пол у ларя? Коли есть, так мы напрасно ломаемся. Подроем яму,- а там, может, толстые доски еще... Как их отдерешь? Лучше замок сломать... замок-то плохонький...

Хорошие идеи редко посещают головы женщин; но, как вы видите, они все-таки посещают их... Я всегда ценил хорошие идеи и всегда старался пользоваться ими по мере возможности.

Найдя замок, я дернул его и вырвал вместе с кольцами... Моя соучастница мгновенно изогнулась и змеей вильнула в открывшееся четырехугольное отверстие ларя. Оттуда раздался ее одобрительный возглас:

- Молодец!

Одна маленькая похвала женщины для меня дороже целого дифирамба со стороны мужчины, будь мужчина сей красноречив, как все древние ораторы, взятые вместе. Но тогда я был настроен менее любезно, чем теперь, и, не обратив внимания на комплимент девушки, кратко и со страхом спросил ее:

- Есть что-нибудь?

Она монотонно принялась перечислять мне свои открытия:

- Корзина с бутылками... Мешки пустые... Зонтик... Ведро железное.

Все это было несъедобно. Я почувствовал, что мои надежды гаснут... Но вдруг она оживленно крикнула.

- Ага! вот он...

- Кто?

- Хлеб... Караван... Только мокрый... Держи!

К ногам моим выкатился каравай и за ним она, моя доблестная соучастница. Я уже отломил кусочек, засунул его в рот и жевал...

- Ну-ка, дай мне... Да отсюда надо и уходить. Куда бы нам идти? - Она пытливо посмотрела во тьму на все четыре стороны... Было темно, мокро, шумно...- Вон там лодка опрокинута... айда-ка туда?

- Идем! - И мы пошли, обламывая на ходу нашу добычу и набивая ею рты... Дождь усиливался, река ревела, откуда-то доносился протяжный насмешливый свисток,- точно некто большой и никого не боящийся освистывал все земные порядки, и этот скверный осенний вечер, и нас, двух его героев... Сердце болезненно ныло от этого свиста: тем не менее я жадно ел, в чем мне не уступала и девушка, шедшая с левой стороны от меня.

- Как тебя зовут? - зачем-то спросил я ее.

- Наташа! - отвечала она, звучно чавкая.

Я посмотрел на нее - у меня больно сжалось сердце, я посмотрел во тьму впереди меня и - мне показалось, что ироническая рожа моей судьбы улыбается мне загадочно и холодно...

...По дереву лодки неугомонно стучал дождь, мягкий шум его наводил на грустные мысли, и ветер свистел, влетая в проломленное дно - в щель, где билась какая-то щепочка, билась и трещала беспокойным и жалобным звуком. Волны реки плескались о берег, они звучали так, монотонно и безнадежно, точно рассказывали о чем-то невыносимо скучном и тяжелом, надоевшем им до отвращения, о чем-то таком, от чего им хотелось бы убежать и о чем все-таки необходимо говорить. Шум дождя сливался с их плеском, и над опрокинутой лодкой плавал протяжный, тяжелый вздох земли, обиженной и утомленной этими вечными сменами яркого и теплого лета - осенью холодной, туманной и сырой. Ветер носился над пустынным берегом и вспененной рекой, носился и пел унылые песни...

Помещение под лодкой было лишено комфорта: в нем было тесно, сыро, в пробитое дно сыпались мелкие, холодные капли дождя, врывались струи ветра .. Мы сидели молча и дрожали от холода Мне хотелось спать, помню Наташа прислонилась спиной к борту лодки, скорчившись в маленький комок. Обняв руками колени и положив на них подбородок, она упорно смотрела на реку, широко раскрыв свои глаза,- на белом пятне ее лица они казались громадными от синяков под ними. Она не двигалась, эта неподвижность и молчание - я чувствовал - постепенно родит во мне страх перед моей соседкой . Мне хотелось заговорить с ней, но я не знал, с чего начать

Она заговорила сама.

- Экая окаянная жизнь!..- внятно, раздельно, с глубоким убеждением в тоне произнесла она

Но это не была жалоба В этих словах было слишком много равнодушия для жалобы Просто человек подумал, как умел, подумал и пришел к известному выводу, который и высказал вслух и на который я не мог возразить, не противореча себе. Поэтому я молчал. А она, как бы не замечая меня, продолжала сидеть неподвижно

- Хоть бы сдохнуть, что ли...- снова проговорила Наташа, на этот раз тихо и задумчиво. И снова в ее словах не звучало ни одной ноты жалобы. Видно было, что человек, подумав про жизнь, посмотрел на себя и спокойно пришел к убеждению, что для охранения себя от издевательств жизни он не в состоянии сделать что-либо другое, кроме того, как именно - "сдохнуть".

Мне стало невыразимо тошно от такой ясности мышления, и я чувствовал, что если буду молчать еще, то наверное заплачу... А это было бы стыдно пред женщиной, тем более, что вот - она не плакала Я решил заговорить с ней.