Максим Горький - Рассказы о героях

Красноармеец засмеялся, ему вторил еще кто-то, а усатый человек поучительно сказал:

- В грамоте ты, брат, действительно слабоват, говоришь - проступок, а надобно - поступок...

- Сойдет и так, - отмахнулся от него солдат, снова доставая папиросу, а красноармеец подвинулся ближе к нему и спросил:

- За что в дисциплинарную роту?

- Четверых - за то, что недосмотрели арестованного, меня - за то, что не стрелял; он выскочил из вагона, бежит по путям, а я у паровоза на часах, ну, вижу: идет человек очень поспешно, так ведь тогда все поспешно ходили, великая суматоха была на всех станциях. На суде подпоручик Измайлов доказывает: "Я ему кричал - стреляй!" Судья спрашивает:

"Кричал?" - "Так точно!" - "Почему же ты не стрелял?" - "Не видел - в кого надо". - "Ты что ж - не узнал арестанта?" - "Так точно, не узнал". "Как же ты, говорит, ехал в одном вагоне с ним три станции конвоиром, а не узнал? Ты, говорит, напрасно притворяешься дураком". Ну, потом требовал!

расстрелять. Однако никого не расстреляли...

Он засмеялся очень звонким, молодым смехом и сказал, качая головой:

- Суматошное время было!

- А ты, дядя, не плох, - похвалил красноармеец, хлопнув ладонью по его колену. - Чем теперь занимаешься?

- Пчелой. На опытной станции пчеловодством. Дело - любопытное, знаешь. Делу этому обучил меня в Тамбове старик один, сволочь был он, к слову сказать, ну, а в своем деле - Соломон-мудрец!

Заусайлов говорил все более оживленно и весело, как будто похвала красноармейца подбодрила его.

Толстая женщина ушла, усатый сосед ее сказал:

- Я сейчас приду.

Но тотчас встал и тоже ушел, а на его место, на связку каната, присела девушка, которой лодка показалась похожей на таракана.

- С пчелами он такое выделывал - в цирке не увидишь эдакого! продолжал Заусайлов и причмокнул. - Сам он был насекомая вредная и достиг своей законной точки - шлепнули его в двадцать первом за службу бандитам. Мне в этом деле пятый раз попало - голову проломили. Ну, это уж я не считаю, потому - время было мирное, не война. Да и сам виноват: любопытен, разведку люблю: я и в нашей армии ловким считался на это дело.

- В нашей - в Красной? - тихонько спросила девушка.

- Ну да. Другой армии у нас нету. Хотя и в той - тоже.

Там, конешно, по нужде, по приказу, а у нас по своей охоте.

Он замолчал, задумался. Вышла женщина с мальчиком лет семи-восьми; мальчик тощий, бледненький, видимо, больной.

- Не спит? - спросила девушка.

- Никак!

- Я к тебе хочу, - сердито заявил мальчуган, прижимаясь к девушке; она сказала:

- Садись и слушай, вот человек интересно рассказывает.

- Этот? - спросил мальчик, указав на красноармейца.

- Другой.

Мальчик посмотрел на Заусайлова и разочарованно протянул:

- Ну-у... Он старый.

Красноармеец привлек мальчугана к себе.

- Стар, да хорош, куда хошь пошлешь, - отозвался Заусайлов, а красноармеец, посадив мальчика на колени себе, спросил:

- Каи же ты, товарищ, к бандитам попал?

- А я их выяснил, потом - они меня. Суть дела такая: вижу я похаживают на пчельник какие-то однородные люди, волчьей повадки, все невеселые такие. Я и говорю товарищам в городе: подозрительно, ребята! Ну, они мне - задание: доказывай, что сочувствуешь! Доказать это - легче легкого: народ темный, озлобленный до глупости. Поумнее других коновал был, он и появлялся чаще. Он тоже из солдат, артиллерист, постарше меня лет на пятнадцать - двадцать. Практику с лошадьми ему запретили, ну, он и обиделся. К тому же - пьяница. В шайке этой он вроде штабного был, а кроме его, еще солдат ростовского полка, гренадер, замечательный гармонист.

Мальчуган прижался щекою к плечу красноармейца и задремал, а девушка, облокотясь о свои колени, сжав лицо ладонями, смотрела за борт, высоко подняв брови. Теплоход шел близко к правому берегу, мимо лобастого холма, под холмом рассеяно большое село: один порядок его домов заключен, как строчка в скобки, между двух церквей. С левого борта - мохнатая отмель, на ней - черный кустарник, и все это быстро двигается назад, точно спрятаться хочет.

- Банда - небольшая, человек полсотни, что ли. Командовал чиновник какой-то, лесничий, кажись, так себе, сукин сын.

Однако недоверчивый. Ну вот, они трое приказывают мне: узнай то, узнай это. Товарищи говорят мне: что я могу знать, чего - не могу. Действовали они рассеянно: десяток там, десяток - в ином месте, людей наших бьют, школу сожгли, вообще живут:

разбоем. Задание у меня, чтоб они собрались в кулачок, а наши накрыли бы их сразу всех, как птичек сетью. Сделана была для них заманочка... помнится - в Борисоглебском уезде на маслобойке, что ли. Поверили они мне, начали стягивать силы.