Петр Краснов - Кинематограф

Если бы не трясло!

Если бы скорее прошла железная дорога!

Пройдет железный путь, Бог даст, перестанет трясти, проникнет с железным путем культура, закипит и забьется жизнь в Верном; по Алматинке, на чудном бирюзовом озере Иссык станут отели и санатории; откроет свои действия верненский клуб альпинистов; побежит к горе Талгар фуникулер; откроются свои нарзаны и ессентуки — и зацветет богатый край.

Не забудьте тогда тех, кто живет и одевается теперь хуже арестантов, кто кладет свою жизнь, здоровье, сердце, нервы на защиту этого богатого, но угрюмого пока края; не забудьте его туркестанских стрелков, его сибирских и семиреченских казаков, не забудьте же тех, кто временами на глухом и пустынном посту ведет жизнь Робинзона Крузо бок о бок с маленькой косматой киргизской лошаденкой с такими печальными глазами.

Пусть эти печальные, дивные, темные глаза покорной лошаденки снятся тем, от кого зависит сравнять ее по довольствию и по помещению с лошадьми всей русской конницы. Те нагуливают тело на маленьких проездках и манежной езде — эти вдоль и поперек рыщут по горным хребтам, по глубоким долинам, тонут в бурных потоках и походные движения меряют тысячами верст.

Таковы впечатления Верного, этого неверного во всех отношениях города.

Тарантас, верховая лошадь, переменная лошадь — киргизская лава — вот средства сообщения в Семиречье. И для того чтобы принять участие в трехверстном стипль-чезе, устраиваемом Пржевальским обществом поощрения конноводства, нужно скакунам совершить поход в 268 верст, да столько же пройти обратно. Маршрут команд намечен в 5-ть дней: первый день — 41 верста, второй — 50, третий — 68, четвертый — 67 и пятый — 42, без дневок; предстоит подняться на высокие притяньшаньские плоскогорья, перевалить два горных хребта и спуститься в долину р. Джергалина.

Мы выступили в 7 часов утра из Джаркента, когда глубокое голубое бездонное небо висело над землею и яркие лучи солнца накаляли пески пустыни. Но в Карагачевой роще, которая тянется то широкими, то узкими оазисами вдоль пути на протяжении 15 верст от Джаркента до Борохудзира, веяло таким свежим ароматом знойного летнего утра, так весело щебетали птицы, кричала кукушка и пестрый удод проносился с ветки на ветку, что этот путь прошел совсем незаметно. За Борохудзиром пыльная дорога поворачивает на юг и вступает в область камышей и засохших болот; на протяжении 24 верст глаз не видит ничего, кроме бездонного синего неба, желтых камышей да колеблющихся в далеком тумане Кетменьских гор. Песчаные барханы, кое-где поросшие ивняком, совершенно скрывают р. Или, и она появляется здесь, неожиданно широкая, мутная и куда-то словно спешащая. Полреки затянуто песчаным коричневым плесом; небольшой остров, заросший ивняком, прижался к дальнему от нас берегу. На песчаном берегу вперемешку с красными лозинами ивняка растут ярко-зеленые, усеянные длинными сережками желтых цветов кусты дикого барбариса да на песке там и там, точно клумбы, искусно разбитые рукою садовника, кругами, овалами, поросли лиловые душистые ирисы. И от них по всему берегу разлит тонкий аромат, словно кто пролил духи, и в знойном колеблющемся воздухе дышится легко.

Два парома ходят на переправе. Таких же первобытных парома, управляемых досками, вместо весел, как и на Дубунской переправе. И когда погрузили на паром людей и лошадей, паромщики-киргизы зашли, засучивши белые штаны выше колена, в воду и потянули паром за канат. И медленно пошла по сероватой глади мутной реки тяжелая неуклюжая постройка, вся заставленная лошадьми. До самого серого плеса, больше полреки, паром тянулся людьми, и вода доходила им едва до колена. У плеса задержка. Голоногие паромщики впрыгивают на паром, начинает работать доска-весло, и паром несется течением к кустам противоположного берега. На том берегу в густых кустах приютилось три глинобитных двора — «Илийская переправа». Позади их почтовая станция.

Под вечер в реке Или идет купанье людей и лошадей. Долго искали глубокого места и вот, наконец, за островом нашли. Поднявшийся к ночи ветер взбороздил мутные воды мелкой волною, и, пофыркивая на этой волне, поплыли косматые киргизы, а за ними и стройные кровные лошади офицеров.

Я не знаю большего удовольствия, как купанье с лошадью. Не понимаю, почему на заграничных курортах, где все так приспособлено для комфорта и удовольствия, не додумались завести купальных лошадей. С невысокого обрыва вы бросаетесь в воду; два, три шага, и вы провалились на глубину. В прохладную влагу уходит мокрое тело лошади, увлекая и вас за собою; теперь беритесь рукою за гривку, повыше, и плывите, увлекаемые мощными движениями лошади. От нее только полголовы над водою; ровно похрапывает она, прижала уши и плывет, и плывет. Мимо несется противоположный берег, кусты, заливы, плесы, вы направляете свободною рукою к удобному месту, вот голова приподнялась над водой, живее на спину, чтобы не загрязнить в песчаном иле свои ноги. Это ли не наслаждение, не радость жизни?