Максим Горький: Светло-серое с голубым

А.М.Горький

Светло-серое с голубым

Сухой, холодный день осени. По двору тоскливо мечется пыльный ветер, летают крупные перья, прыгает ком белой бумаги; воздух наполнен шорохом и свистом, а под окном моей комнаты торчит нищий и равнодушно тянет;

- Господи, Иисусе Христе, сыне божию, поми-илуй нас...

Лицо у него заржавело, стерто, съедено язвой, голый череп в грязных струпьях; он очень под стать и грязному двору и больному дню.

Ветер треплет его лохмотья, вздувает пазуху, бьет его пылью по ржавой щеке, по уху- НИЕЦИЙ мотает головою и гнусаво выводит, с упорством шарманки, унылый мотив:

- Благодетели и кормилицы, милостынку, Христа ради, подайте...

- Пошел к чёрту! - кричит из окна моя соседка, девица веселой жизни, маленькая, с подведенными глазами и румянцем от ушей до зубов.

Нищий что-то урчит, ветер относит его слова, но я слышу медный звон большой монеты, упавшей на камень двора, и сердитый голос девицы:

- На, подавись, подлец!..

Странно,- в голосе ее звучит обида, хотя обижает сама она. Я живу рядом с нею третьи сутки и уже дважды слышал, как эта веселая девушка днем поет трогательные песни, а по ночам плачет пьяными слезами.

Сегодня она пришла домой на рассвете и тотчас разбудила меня возней, хриплыми рыданиями.

- Эй, сударыня! - крикнул я в щель переборки между нею и мной.- Вы мне мешаете спать...

Помолчав с минуту, она снова стала всхлипывать и трубить носом, толкая в переборку локтями и пятками, а потом начала ругать меня, тщательно выбирая самые неудобные слова.

- За что? - спросил я.

Она убежденно ответила:

- Вы все - собаки!

Но, удовлетворив себя этим, позвала меня:

- Иди ко мне!

Я не успел поблагодарить ее за любезность, ибо она тотчас же добавила;

- Нет, не ходи, не надо, а то поутру Мишка придет, так он и тебе и мне...

- Это кто - Мишка?

- Мой кредитный. Тоже сыщик.

- А почему тоже?

- Да ты - кто?

- Газетчик, писатель...

- Письмоводитель? Тоже, поди-ка, из полиции...

После этого она уснула, а утром, проснувшись, долго вздыхала, потом безуспешно училась свистать, что-то грызла - сахар или сухарь,- наконец постучала в стену:

- Сосед!

- Доброе утро...

- Чего-о?

- С добрым утром, говорю...

Она фыркнула:

- Скажите, пожалуйста, какой вежливый!.. У вас нет... ваксы?

- Нет.

- Ну, не надо... Ах, господи!

- Что вы?

- Скучно. Вас как зовут?

- Иегудиил.

- Вы разве жид?

- Нет, русский...

- Ну, значит, врете...

Поговорив в этом тоне еще несколько минут, она снова захрапела, точно ее схватили за горло, и проснулась уже незадолго до появления нищего... Проснулась и, вскочив с постели, запела веселым голосом:

Самара, ты - город богатый,

А я между тем сирота.

Самара, тобою, проклятой,

Разбита о счастье мечта...

Было интересно, почему ока, подав милостыню, обругала нищего? Я спросил ее об этом сквозь переборку,- она ответила, подумав:

- Захотела, вот и обругала! А что еще?

Ветер за окном -бесится всё яростнее, катает по двору соломенный чехол с бутылки, перебрасывает по камням нитяный носок, гоняет почтовый конверт, солит пылью стекла окна. Над окном, на карнизе, уныло воркует голубь; раздражая, трещит какая-то щепочка; кажется, что сердце умирает под мелкой, холодной пылью.

Стена против окошка скупо оштукатурена грязноватой известью; кое-где известь отвалилась, обнажив красный кирпич. Небо над крышей тоже небрежно оштукатурено сероватыми облаками, между ними - глубокие синие ямы, и оттуда льется в душу тоска.

- Сосед,- кричат из-за переборки,- идите чай пить!

- Благодарю вас, иду...

Комната - меньше моей, и хозяйка ее - наполовину меньше меня. Но она бойчее гостя, смотрит на него смело; глаза у нее действительно веселые, голубенькие. а рожица, с которой она чисто смыла румяна и прочие краски,миленькая, чистая, только очень бледная.

- Какой у вас смешной нос! - говорит она, присматриваясь ко мне.

Молчу, улыбаясь, и не нахожу ответа, потом догадываюсь: сама она курносая н, должно быть, завидует мне.

Одета она ослепительно: на ней красная кофточка, зеленый галстук с рыжими подковами, юбка цвета бордо; это великолепие увенчано серебряным кавказским поясом, а над ушами, на гладких волосах - бантики оранжевого цвета.

- Садитесь, пожалуйста,- говорит она солидно.- Внакладку пьете или вприкуску?

- Всё равно.

Она поучительно замечает:

- Кабы было всё равно, так бы люди не женились!

В окна стучит пьль.