Петр Краснов: Подвиг

Мишель Строговъ, спавшiй на широкой постели, занимавшей почти всю его комнату, сдернулъ съ себя старое суконное одѣяло, и еще мутными глазами осмотрѣлъ облѣзлыя, ничѣмъ неукрашенныя стѣны. Онъ не остановилъ звона будильника, хотя и зналъ, что этотъ звонъ будитъ раньше времени его родителей и бабушку. «Вотъ еще! Чего ихъ нѣжить — буржуевъ» — всякiй разъ утромъ думалъ онъ, вспоминая мольбы матери и выговоры отца.

Мишель поднялся съ постели и, скинувъ рубашку, голый подошелъ къ окну. За окномъ, доходившимъ до полу, былъ крошечный балкончикъ. Онъ былъ такой маленькiй, что выйти на него было нельзя, и устроенъ онъ былъ по прихоти архитектора, а, можетъ быть, для болѣе яркой рекламы домику: — «квартира съ балкономъ». Мишель открылъ дверь. Посерединѣ двери былъ подвѣшенъ довольно большой мѣшокъ съ пескомъ. Онъ долженъ былъ, по мысли Мишеля, изображать вооруженную боксерской перчаткой руку противника. Мишель толкалъ мѣшокъ, онъ отлеталъ въ сторону и съ силою стремился обратно на Мишеля и тотъ, увертываясь отъ него, толкалъ его снова. Узко поставленные глаза Мишеля сверкали, злобная улыбка кривила худыя плоскiя щеки, тонкiя губы сжимались и становились еще тоньше. Все его тѣло изгибалось, выпрямлялось, онъ то отскакивалъ отъ мѣшка, то наступалъ, нанося ударъ за ударомъ. Онъ походилъ въ эти минуты на дикаря, танцующаго воинственный танецъ. Онъ топалъ съ силою босыми ногами, нисколько не безпокоясь, что подъ нимъ спала его бабушка. Онъ былъ занятъ «дѣломъ», интересовавшимъ его болѣе всего. У него была одна, все поглощавшая страсть — стать знаменитымъ боксеромъ, такимъ, какъ Карпантье, побѣдить всѣхъ, стать чемпiономъ «легкаго вѣса», заработать миллiоны, видѣть поклоненiе толпы, и тогда… дальше его голова отказывалась думать. He хватало воображенiя. Дальше въ мечтахъ была своя машина «Люксъ», какая нибудь Эспано-Сьюза, а еще лучше гоночная машина съ необычайной силы моторомъ, и установленiе мiровыхъ рекордовъ. Хорошо было бы еще и летать. Но летать непремѣнно такъ, какъ еще никто не леталъ. Напримѣръ долетѣть до луны, или до какой нибудь тамъ звѣзды. А для этого было нужно быть сильнымъ, ловкимъ и здоровымъ. Для этого «физ-культура», для этого утренняя гимнастика и боксъ по своей собственной системѣ.

Когда то, двѣнадцать лѣтъ тому назадъ, Мишель Строговъ былъ славнымъ десятилѣтнимъ мальчикомъ, съ русыми мягкими волосиками, онъ готовился поступить въ корпусъ и продолжить славное служенiе Отечеству рода Нордековыхъ. Но, налетѣла революцiя. Отецъ, бывшiй на фронтѣ, очутился въ Добровольческой Армiи, мать, послѣ долгихъ мытарствъ, арестовъ, издѣвательствъ, послѣ многолѣтней разлуки, по объявленiю отъискала мужа уже въ Парижѣ, и помчалась, преодолѣвая тысячи опасностей и лишенiй, къ нему.

Шура оставался сначала на попеченiи бабушки. Началась для него новая, необычная, полная впечатлѣнiй жизнь. Пролетарская школа второй ступени… Холодъ и голодъ. Новый языкъ, хулиганскiй жаргонъ какой то, раннее развитiе и познанiе жизни. Грязныя, развратныя дѣвчонки. Дома — чопорная бабушка, не понимавшая своего внука и боявшаяся его. И мало по малу славный мальчикъ Шура преобразился въ гражданина Нордекова. Онъ пересталъ креститься на храмы Божiи, пересталъ ходить въ церковь, проникся уваженiемъ къ физической силѣ, записался въ комсомолъ…. Потомъ вдругъ какъ то прозрѣлъ, испугался, что его возьмутъ въ красную армiю и при самыхъ невѣроятныхъ обстоятельствахъ, забравшись на шведскiй пароходъ въ Ленинградѣ, бѣжалъ заграницу. Безъ паспорта, безъ какого бы то ни было документа о томъ, кто онъ, Мишель сталъ пробивать себѣ дорогу жизни. Попалъ во Францiю, использовалъ свои знанiя французскаго языка, полученныя въ раннемъ дѣтствѣ отъ матери, и съ перваго же знакомства съ полицейскимъ комиссарiатомъ съ чисто совѣтскимъ искусствомъ лжи сдѣлался французскимъ гражданиномъ Мишелемъ Строговымъ и выправилъ себѣ всѣ нужныя для этого бумаги.

— Какъ странно, Мишель Строговъ?… Совсѣмъ, какъ въ модномъ фильмѣ, - сказали въ полицiи.

Ему, конечно, не повѣрили бы и не дали бы ему документовъ, да уже по очень необычному дѣлу онъ попался въ полицiю. Онъ безъ всякихъ на то правъ ѣздилъ на такси. Пассажиръ забылъ въ каретѣ бумажникъ съ деньгами, болѣе трехсотъ тысячъ франковъ. Шофферъ всѣ деньги доставилъ въ полицiю и отказался отъ вознагражденiя. Сѣдокъ, почтенный французъ, пораженный честностью и безкорыстiемъ молодого человѣка съ такимъ необыкновеннымъ прошлымъ, съ такою громкою Жюль Верновскою фамилiей, съ лицомъ скорѣе симпатичнымъ, сталъ хлопотать за Мишеля. У него были связи въ томъ французскомъ городѣ, гдѣ это случилось, Мишель Строговъ былъ признанъ и получилъ права французскаго гражданства. И потекла его новая безпечная жизнь молодого француза, который не былъ французомъ. Были маленькiя связи съ мидинетками, были увлеченiя кинематографомъ и танцами и все вылилось въ упорное стремленiе къ славѣ, къ деньгамъ, къ извѣстности, къ послѣ военной знаменитости. Были колебанiя кѣмъ стать: — первымъ футъ-болистомъ, танцоромъ, кинематографическимъ артистомъ, велосипедистомъ, побивающимъ рекорды, или еще кѣмъ нибудь. Боксерская слава, сказочные оклады, выплачиваемые чемпiонамъ бокса окончательно убѣдили его и опредѣлили направленiе его карьеры. Съ документами Мишеля Строгова ему уже не трудно было перебраться въ Парижъ и устроиться шофферомъ въ гаражѣ. Здѣсь, и совершенно случайно, онъ узналъ изъ газеты, взятой имъ у сосѣда, Русскаго шоффера, что полковникъ Нордековъ въ какомъ то открытомъ собранiи будетъ дѣлать докладъ. Мишель пошелъ на это собранiе больше изъ любопытства, чѣмъ изъ сыновнихъ чувствъ. Узналъ отца, нашелъ въ числѣ слушателей мать и пришелъ къ нимъ. Встрѣча была трогательная, но она не тронула Мишеля… У него уже выработался спокойный, практическiй, чуждый сентиментальности, взглядъ на жизнь Онъ изъ совѣтской школы второй ступени зналъ, что отецъ и мать это только физiологическiя понятiя, и на родственныя чувства гражданину новаго, послѣвоеннаго вѣка съ высоколетящаго аэроплана наплевать. Но, когда уже въ крошечномъ домикѣ, на rue de la Gare высокая, болѣзненная, худая женщина сначала обняла его со слезами и расцѣловала, а потомъ, точно смутившись, оттолкнула его и стала разсматривать, разговаривая сама съ собою вслухъ, онъ смутился. Какая то теплая волна пробѣжала по его жиламъ, и онъ не могъ найти ей соотвѣтствующаго физiологическаго объясненiя. Пришлось бы говорить о душѣ, а то, что у человѣка нѣтъ никакой души, что всѣ его движенiя и помыслы легко могутъ быть объяснены и истолкованы съ медицииской точки зрѣнiя — все это было еще въ раннiе годы пребыванiя въ совѣтской школѣ второй ступени имъ хорошо усвоено.