Максим Горький - Жалобы

- Да уж поверьте! Этому я сам свидетель и могу рассказать...

Бойко, со странным соединением тяжёлой пошлости и тонкого ума, он рассказал:

- Поехал я с работником летом, около успеньева дня, в город по делам некоторым, и вдруг схватывает работника холера. Я, конечно, испугавшись, домой, а дорогой лошадь у меня расковалась, пришлось остановиться в деревеньке, и так запоздал я значительно - дай бог у себя к полуночи быть... Тороплюсь, лошадка молодая, горячая, вдруг вижу - приступает на левую заднюю, заковал её мерзавец кузнечишка. Жалко животное, придерживаю, еду потихоньку, а уж темнеет, душно, пыльно и жутковато. Времена, как знаете, беспокойные, озорника расплодилось множество, а иной, конечное дело, и с голодухи, в отчаяние впавши, ценит человека дешевле козла. Народ у нас характера слабого и скучающий народ, многие, как это бессомненно известно, со скуки и озорничают, заслуживая даже тюрьму и Сибирь. Так и еду просёлочком мягким...

- Вдруг, знаете, в ракитнике невысоком что-то зашевелилось, закачалось - бог знает что там, - испугался я, да и зыкни на лошадь, а она сама тоже, видно, испугалась и - понеси! Да так понесла, что вёрст с пяток - как пуля она летела, а у меня уже и руки затекают, не могу держать... Тарантасик мой прыгает мячом, едва сижу - беда, разобьёт! И вот вдруг на дороге, словно чёрный прыщ вскочил, явился человек у самой у морды лошадиной, вижу подпрыгнул как-то, вцепился и волочится по дороге, а я совсем ошалел: пистолет достать нельзя - боюсь вожжи выпустить, сижу и кричу что есть мочи. Однако слышу заботливый и вежливый эдакий голос хрипотцой: дескать, не беспокойтесь, и вообще - ничего, слава те господи, не худой, видно, человек... это ведь сразу, по воздуху передаётся...

- Присмотрелся я к нему, пока лошадь он охаживал: сухой такой человечек, голодного вида, лицо длинное, клином, и бородка эдакая ненужная. В руке тонкая палочка, на спине котомка лёгонькая... а первее всего - голос располагающий: спокойный, тихий и уважительный. В одном слове сказать пригласил я его - садись, мол, подвезу, потому оказалось, что он идёт в моё село... Так-то... Едем. Жмётся он, как бы стараясь не стеснить, не касаться меня, а мне эта его великатность нравится. Слово за слово - узнал я, что столяр он и резчик, а теперь - без работы, шагает к нам, услыхав, что у нас ремонт иконостаса предполагается. Верно, предполагали...

Спрашиваю его:

- Что ж так запоздал?

- Да всё, - говорит, - народ интересный встречался, с тем слово, с этим два, а время идёт, а душа цветёт.

Фигурно говорит и ласково.

- Какой же, мол, интересный народ?

- Да - мужики...

- Это верно, - говорю, - весьма они интересны!

Я пошутил, а он - не понял.

- Человек, - говорит, - самое интересное всегда.

- Сколько тебе годов?

- Двадцать семь.

Едем да говорим, и вижу я - парень не пустой и хоть молод, а разумен, мысли у него смирные и располагающие к беседе. На грех мне в ту пору столяр нужен был по разной починке домашней, есть у нас свой - пьяница, вор, да и мастер не искусный. И предложи я этому, что вот, пока он там насчёт иконостаса толкует, поработал бы у меня, я ему полтинку в день положу, а то, коли хочет, сдельно. Ничего, согласился. Приехали, я его прямо к себе ночевать чтобы... н-да, удивительно это! Разное в руку берёшь, а чем палец занозишь - неведомо! Осторожный я человек будто бы, а тут расположился, неизвестно почему. Пачпорт его оказался в порядке, и значилось в нём, что парень мещанин из Починок - всё как надо. Имя его забыл я... Ефим, кажись, а то - Ефрем... Ну, всё едино...

Его личико сконфуженно сморщилось, пальцы побежали по столу, выбивая дробь, маленькая головка виновато опустилась над столом, стало видно, как жидки и тонки серые волосы на жёлтой коже черепа. Под этой кожей что-то шевелилось, бегало суетливо и беспокойно, заставляя вздрагивать сухие, острые уши.

- Просто даже удивительно, до чего несуразен этот русский народ, даже непостижимо уму... всё какие-то мимо идущие люди, идут мимо всего, а куда, к чему - неизвестно! Отношения нету никакого - одно любопытство, словно бы вчера они поселились на земле и ещё не решено у них - тут будут жить али в другом месте где? Беда! То есть положительно - беда! Так всё ненадёжно, и так все требуют... укрощения... не кулаком, конечно, это не по времени и цели не служит, как видим... нет, тут внутреннее укрощение нужно, чтобы внутри себя человек успокоился и встал на свой пункт. Забить человека до дурака - это очень просто, так ведь жизнь не дураками строится и держится верно-с? Ты мне найди способ, как внутренне укротить, ума - не тронь! Ум, он - деньги выдумал, а деньги - вот, я держу в руке маленькую цветную бумажку, и в ней - всё! Тут и скот, и дом, и раб, и жена, и всякие удовольствия, и непререкаемая надо всем власть, вот как-с! А ведь просто бумажка или золотой кружочек с каким-нибудь изображением...