Максим Горький - Жизнь ненужного человека

- Я этих делов не знаю, сирота... Ты бы учителя спросил. А то попа...

Евсей вытер нос рукавом рубахи, ответив:

- Я боюсь их...

- Лучше бы тебе не говорить про этакое! - серьёзно посоветовал дядя Пётр. - Мал ты. Ты гуляй себе, здоровья нагуливай... Жить надо здоровому; если не силён, работать не можешь, - совсем нельзя жить. Вот те и вся премудрость... А чего богу нужно - нам неизвестно.

Замолчав, он подумал, не отрывая глаз от огня, потом продолжал, серьёзно и отрывисто:

- С одного краю - ничего не знаю, с другого - не понимаю! "Вся премудростью сотворил еси", говорится...

Он оглянул кузницу и, заметив в углу мальчика, сказал:

- Чего жмёшься? Говорю - иди, гуляй...

А когда Евсей робко пошёл вон, кузнец прибавил вслед ему:

- Искра попадёт в глаз тебе, будешь кривой. Кому кривого надо?

При жизни мать рассказала Евсею несколько сказок. Рассказывала она их зимними ночами, когда метель, толкая избу в стены, бегала по крыше и всё ощупывала, как будто искала чего-то, залезала в трубу и плачевно выла там на разные голоса. Мать говорила сказки тихим сонным голосом, он у неё рвался, путался, часто она повторяла много раз одно и то же слово мальчику казалось, что всё, о чём она говорит, она видит во тьме, только неясно видит.

Беседы дяди Петра напоминали Евсею материны сказки; кузнец тоже, должно быть, видел в огне горна и чертей, и бога, и всю страшную человеческую жизнь, оттого он и плакал постоянно. Евсей слушал его речи, легко запоминал их, они одевали его сердце в жуткий трепет ожидания, и в нём всё более крепла надежда, что однажды он увидит что-то не похожее на жизнь в селе, на пьяных мужиков, злых баб, крикливых ребятишек, нечто ласковое и серьёзное, точно церковная служба.

У соседей кузнеца была слепая девочка Таня. Евсей подружился с нею, водил её гулять по селу, бережно помогал ей спускаться в овраг и тихим голосом рассказывал о чём-то, пугливо расширяя свои водянистые глаза. Эта дружба была замечена в селе и всем понравилась, но однажды мать слепой пришла к дяде Петру с жалобой, заявила, что Евсей напугал Таню своими разговорами, теперь девочка не может оставаться одна, плачет, спать стала плохо, во сне мечется, вскакивает и кричит.

- Что он ей наговорил - понять нельзя, но только она всё о бесах лепечет и что небо чёрное, в дырьях, а сквозь дырья огонь видно, бесы в нём кувыркаются, дразнят людей. Разве можно этакое младенчику рассказывать?

- Поди сюда! - позвал дядя Пётр племянника.

И когда Евсей тихо подошёл из угла, он, положив ему на голову тяжёлую жёсткую руку, спросил:

- Говорил ты это?

- Говорил.

- Зачем?

- Не знаю...

Кузнец, не снимая руки, оттолкнул голову мальчика и, глядя ему в глаза, серьёзно сказал:

- Разве небо чёрное?

Евсей тихонько пробормотал:

- А какое же, если она не видит?..

- Кто?

- Танька...

- Да! - сказал кузнец и, подумав, спросил: - А огонь чёрный? Это ты зачем выдумал?

Мальчик молчал, опустив глаза.

- Ну, говори, - чай, не бьют тебя! Зачем ты её этакое болтаешь, ну?

- Мне её жаль, - шёпотом ответил Евсей. Кузнец легонько отодвинул его в сторону и сказал:

- Больше с ней разговаривать не моги, слышал? Никогда. Ты, тётка Прасковья, будь покойна! Дружбу эту мы нарушим.

- Трёпку бы дать ему! - посоветовала мать слепой. - Девочка жила тихо, никому не мешала, а теперь отойти от неё нельзя...

Когда Прасковья ушла, кузнец молча взял Евсея за руку, вывел его на двор и там спросил:

- Говори теперь толком - зачем ты пугал девчонку?

Голос дяди звучал негромко, но строго. Евсей струсил и быстро, заикаясь, стал оправдываться:

- Я - не пугал, я только так, - она всё жалуется: я, говорит, только чёрное вижу, а ты - всё... Я и стал говорить ей, что всё чёрное, чтобы она не завидовала... Я вовсе не пугал...

Он всхлипнул, чувствуя себя обиженным. Дядя Пётр тихо засмеялся.

- Дурак! Ты бы подумал - ведь она всего три года как ослепла, - ведь не слепой она родилась, после оспы это у неё. Значит, помнит она, что как светит. Экий ты глупый!

- Я не глупый, - она мне поверила! - возразил Евсей, вытирая глаза.

- Ну, ладно. Только ты не водись с ней... Слышишь?

- Не буду...

- А что плачешь - это ничего! Пусть думают, будто я тебя побил.

Кузнец толкнул Евсея в плечо и, усмехаясь, добавил:

- Жулики мы с тобой...

Тогда мальчуган ткнулся головой в бок ему, спрашивая дрожащим голосом:

- За что меня все обижают?

- Не знаю, сирота! - ответил дядя, подумав.

Обиды стали приносить мальчику едкое удовольствие, в нём туманно назревало убеждение, что он не такой, как все, потому его и обижают.