Михаил Салтыков-Щедрин - Испорченные дети

– Но зачем же ты, друг мой, выбегаешь из нашей норы? – упрекнула его старая слепенькая кротиха.

– Да мне, маменька, здесь скучно! – отвечал неопытный маленький кротик.

– Но отчего же тебе, глупенький, скучно?

– Да тут у нас, маменька, и сыро, и тесно, и темно, а там, наверху, аленькие цветочки цветут, пестренькие птички поют, ветерочки теплые дуют и светит ясное солнышко!

– А-а-ах! глупенький ты, глупенький! – молвила старая слепенькая кротиха, покачивая головой, – да знаешь ли ты, что эту сырую и темную нору ты должен любить больше всего на свете!

– Да почему же, маменька?

– А потому, что это твое отечество!

Конец.

Педагогическая отметка . Мысль не дурна, и язык зверей употреблен весьма к месту! Но кратко, и потому на будущее время надо стараться быть более обстоятельным. Еще одно замечание: союзы не всегда употребляются правильно, а в иных местах есть даже лишние. Сапиентов .

Однажды милая мамаша взяла Пашу Младо-Сморчковского за головку и спросила:

– А знает ли эта маленькая головка, чт о такое значит добрый патриот?

– Нет, милая мамаша, – отвечал Паша, – не знает, потому что она маленькая!

И милая мамаша поцеловала Пашу и отпустила гулять.

Конец.

Педагогическая отметка . Наверное, гулять не отпустила, но, быть может, оставила без последнего кушанья. И маленькой головке стыдно не знать вещь столь обыкновенную. На будущее время подобные оправдания, ни в каком случае, не будут приняты во внимание. Сапиентов.

«Испорченные дети». Впервые – журн. «Отечественные записки», 1869, № 9.

"Испорченные дети" написаны летом 1869 г. в Витеневе, подмосковном имении-даче Салтыкова, в то же время и в той же обстановке, в каких создавалась "История одного города", с которой "Испорченные дети" связаны тематически и рядом деталей. Однако из двух главных тем знаменитой летописи Глупова – власть и народ, в "Испорченных детях" разработана в определенном аспекте и без трагического элемента лишь первая, что и обусловило различие в тональностях этих произведений, несопоставимых, разумеется, и по своей общей масштабности. В "Испорченных детях" осмеянию предается собственно лишь государственная администрация царизма, бюрократия высокой служебной иерархии.

После того как в собственном сложном опыте Салтыковым были изжиты (или почти изжиты) утопические расчеты на общественно-преобразующие возможности службы в государственном аппарате царизма, аппарат этот предстал перед ним в виде механизма административно-полицейского насилия, управляемого людьми-автоматами – испорченными людьми. Механизм этот еще представлял " физически " (политически) грозную силу. Но в идейном отношении, с точки зрения высоты взглядов демократа и социалиста, это была сила внутренне исчерпавшая себя и потому " призрачная ", по философско-исторической терминологии Салтыкова. С этой уясненной силой можно было уже не спорить по существу, а отрицать ее оружием сатирического заклеймения и осмеяния.

Салтыков часто обращался в своем творчестве, в сатирических целях, к формам и "жанрам" государственно-административной, канцелярско-бюрократической и прочей деловой "прозы" Школьные "сочинения" воспитанников и "замечания" и "отметки" педагога в "Испорченных детях" являются одной из разновидностей этого приема. Вместе с тем подстрочные замечания педагога Сапиентова и его заключительные резюме играют особую роль в рассказе, несколько сходную с ролью Глумова в произведениях Салтыкова в 70-80-х годах. Ремарки Сапиентова, в которых "серьезно" обсуждаются и оцениваются исполненные небылиц и фантазий "сочинения" "испорченных детей", помогают дешифровать эзопов язык сатиры.

Ряд страниц рассказа несет на себе отпечаток поисков "исторической формы" для создававшейся в то же время летописи города Глупова. Следы выработки этой формы более всего заметны в списке замужеств дочерей Младо-Сморчковского-первого (из первого рассказа «Добрый служака»).

Своим остроумным матримониальным списком Салтыков "роднит" героя-разбойника рассказа с реальными фигурами русской истории, с властительными временщиками, фаворитами, вельможными проходимцами и авантюристами русского XVIII века, а отчасти и XIX. Упоминаемые в списке замужеств камер-юнкер Монс , герцог курляндский Бирон , граф Кирила Разумовский , бывший польский король Понятовский (последний польский король Станислав-Август, отрекшийся от престола по требованию Екатерины II), светлейший князь Потемкин-Таврический , граф Дмитриев-Мамонов , наконец Аракчеев – все это хорошо известные имена тех, в большинстве своем «темных людей» XVIII столетия, которые, «попав в случай», делались всесильными фаворитами, жестокими временщиками, фактическими распорядителями судеб народов Российской империи. Гротескным приемом «списка», родственного знаменитой «Описи градоначальникам...», Салтыков расширяет рамки сатиры, подводя ее к граням широких обобщений «Истории одного города», и еще раз свидетельствует свое неуважение к прошлому и настоящему «первого сословия в империи» – российского дворянства.