Александр Грин - Повесть, оконченная благодаря пуле

Решив (в чем ошибался), что достаточно приказать себе бросить неподходящую к месту и времени работу мысли, как уже вернется непосредственность ощущений, - Коломб тряхнул головой и нагнал Брауля.

- Вы не устали? - спросил он снисходительным тоном новичка, ретиво берущегося за дело. - Что же касается меня, то я, кажется, годен к походной жизни. Мои ноги не жалуются.

- Теперь недалеко, - сообщил кавалерист. - Скоро придем. Ходить трудно, - прибавил он, помолчав. - Я раз ехал, вижу, солдат сидит. Чего бы ему сидеть? А у него ноги не действуют; их батальон тридцать миль ночью сделал. И так бывает - человек идет - вдруг упал. Это был обморок, от слабого сердца.

Коломб был хорошего мнения о своем сердце, но почему-то не сказал этого. С холма, на вершину которого они поднялись, виднелся тусклый огонь, столь маленький и слабый благодаря туману, что его можно было принять за обман напряженного зрения.

- Вот и Гарнаш. - Кавалерист обернулся. - Вы думаете, это далеко? Сто шагов; туман обманчив.

Подтверждая его слова, мрак разразился злобным собачьим лаем.

- Что чувствует человек в бою? - спросил солдата Коломб. - Вот вы, например?

- Ах вот что? - Кавалерист помолчал. - То есть страшно или не страшно?..

- В этом роде.

- Видите, привыкаешь. Не столько, знаете, страшно, сколько трудно. Трудная это _работа_. Однако, черт возьми! - Он остановился и топнул ногой. - Ведь это _наша_ земля?! Так о чем и говорить?

Считая, по-видимому, эти слова вполне исчерпывающими вопрос, солдат направился в обход изгороди. За ней тянулась улица; кое-где светились окна.

3

Не менее часа потратили путешественники на обход домов, разговоры и торг, пока удалось им отыскать поместительную повозку, свободную лошадь и свободного же ее хозяина. Человек этот, по имени Гильом, был ярмарочным торговцем и знал местность отлично. Он рассчитывал к утру вернуться обратно, отвезя путников в арьергард армии. Хорошая плата сделала его проворным. Коломб, сидя в темноте у ворот, не успел докурить вторую папиросу, как повозка была готова. Разместив вещи, путешественники уселись, толкая друг друга коленями, и Гильом, стегнув лошадь, выехал из деревни.

- Поговаривают, - сказал он, пустив лошадь рысью, - что пруссаки показываются милях в десяти отсюда. Только их никто не видел.

- Разъезды везде заходят, - согласился кавалерист. - Ты бы, дядя Гильом, придерживался, на всякий случай, открытых мест.

- Лесная дорога короче. - Гильом помолчал. - Я даже днем не расстаюсь с револьвером.

- Вот вам, - сказал Брауль Коломбу, - разговор, освежающий нервы. В таких случаях я всегда нащупываю свой револьвер, это еще больше располагает к приключениям.

- Я не прочь встретить немца, - заявил Коломб. - Это было бы хорошим экзаменом.

- Если вам захочется побывать на передовых позициях, вы увидите очень много немцев. Однако это все пустяки.

- Лесная дорога короче, - снова пробормотал Гильом.

- А, милый, поезжайте, как знаете, - сказал Брауль. - Нас четверо; вы травленая собака, я могу считаться полувоенным, что касается остальных двух, то один из них настоящий солдат, в полном вооружении, а другой попадает в туза.

- Правильно, - сказал кавалерист, закручивая усы. - Неужели вы в туза попадаете? - удивленно осведомился он у Коломба.

- Если бы у вас было столько свободного времени, сколько у меня, ответил, смеясь, Коломб, - вы научились бы убивать стрекозу в воздухе.

"Туп-туп-туп..." - стучали копыта. Движение во тьме, по извилистой, встряхивающей, неизвестной дороге принадлежало к числу любимых ощущений Коломба. Бесцельно и требовательно он отдавался ему, прислушиваясь к мрачному сну равнин. Вскоре начался лес. Переход от открытых мест к стиснутому деревьями пространству был заметен благодаря тьме лишь по неподвижности ставшего еще более сырым воздуха, запаху гнилых листьев и особенно отчетливому стуку колес, переезжающих огромные корни. Слева, загремев долгим эхом, раздался выстрел.

- Ото! - сказал, инстинктивно останавливая лошадь, Гильом.

Кавалерист привстал. Коломб и Брауль выхватили револьверы. Гильом опомнился, бешено размахивая кнутом, он пустил лошадь вскачь. Повозка, оглушительно тарахтя, ринулась под бойко застучавшими из тьмы выстрелами в дремучую глубину леса. Эхо стрельбы, раскатисто рвущее тишину, усиливало тревогу. Немногие восклицания, которыми успели обменяться путники, были скорее выражением чувств, чем мысли, так как перед лицом явной опасности думать не о чем, кроме спасения, а это, как без слов понимали все, зависело от тьмы и быстроты лошади. Коломбу чудились крики, свист пуль; одна из них, пущенная наугад вдоль дороги, действительно была им услышана; резкий короткий свист ее оборвался щелчком в попутный древесный ствол.