Василий Гроссман - Молодая и старая

.." Он начал дремать, когда мимо него прошла старуха Марья Ивановна с ведром. - Вода у нас плохая, тухлая, мы для варева ее не берем, - скачала Марья Ивановна, останавливаясь возле шофера. Он ни о чем не спрашивал ее, но она стала рассказывать, что вода бы и у них была хорошая. Но из-за злой соседской собаки никто к колодцу не ходит, и вода тухнет. "Болеет колодец, как корова недоеная", - сказала она. - Что ж, мамаша, вы сами по воду ходите? - с укоризной и насмешкой сказал он. Он посмотрел на ее худое, коричневое лицо, на серые от седины волосы и проговорил: - Ответственные работники, а старуху за водой гоняют, вам уж лет шестьдесят, наверное... Старуха не помнила, сколько ей лет. Когда ей хотелось, чтобы соседки удивлялись, как она легко носит воду, стирает, моет полы, она говорила, что ей - семьдесят один, а в поликлинике записала, что ей - пятьдесят девять лет, и дочери говорила, что пятьдесят девять, чтобы та пожалела, когда мать умрет: а то ведь скажет - пожила, куда ж больше. Она вздохнула и сказала шоферу: - Восьмой десяток, милый, восьмой десяточек. - Сама дочка бы наносила или девчонок послать, а то такого древнего человека за водой гоняют! - сказал шофер. - Где ей, что ты, - сказала Марья Ивановна, - это она сегодня перед отъездом рано так, а то ночью приезжает. Совсем Степа замучилась. Теперь-то ничего, спокойная стала, а зимой, когда из деревни приехала, приедет на ахтомобиле и плачет. "Что такое это с тобой, миленькая моя, или обидел кто?" - "Нет, - говорит, - очень трудно мне с непривычки". Где ж ей воду носить? А девчонки - это правда, такие суки: и набрешут, и гадкое слово скажут. Старшая - та еще ничего, все лежит, книжки читает, а Наташка очень вредная. Утром говорит: "Бабушка, это ты конфеты сожрала, что тетя мне оставила, я тебе сейчас в зубы дам". Вот какая. - Это в народный суд, подсудное дело, за оскорбление старости, - сказал шофер. - А что они, не дочери ей? - спросил шофер. - Сестры ее родной, старшей моей дочки родной, Шуры, - а ей племянницы. В тридцать первом померла Шура, опухла и померла, в голод, - говорила Марья Ивановна, - и старик мой, такой был трудящий, тоже в тот же год помер; к сердцу опух подходил, а он все по хозяйству беспокоился, плетень мне не давал разбирать на дрова, я лепешки из дурмана пекла. Вот младшая нас взяла, она при совхозе восемьсот грамм получала в день, так четверо и жили, девчонка совсем малюсенькая была. А сейчас видишь! - Хорошо всем стало? - спросил шофер, показывая на высокие окна дачи. - А конечно, хорошо, - сказала старуха, - только мне жалко, не могу забыть. Шура, дочка моя старшая, с ума тронулась, все голосила: "Маменька, огонь кругом, маменька, хлеб горит, маменька!" - не могу я забыть. Старик мой ласковый был. Батюшки, - спохватилась она, - вот заговорилась, а чаем кто ж ее напоит? Ей же на поезд сегодня. И еще на квартиру в городе заезжать. - Успеем, на машине ведь, - сказал шофер. Степанида Егоровна радовалась своему отъезду. Впервые ехала она отдыхать к берегу моря. До сих пор она не могла привыкнуть к тому, как стремительно и внезапно изменилась жизнь. Семнадцатилетней смешливой девчонкой она, окончив семилетку, поступила уборщицей в общежитие рабочих совхоза. Девчата из общежития уговорили ее поступить на девятимесячные курсы комбайнеров. Она окончила курсы легко, одной из первых. С какой-то необычайной, для нее самой удивительной легкостью давались Горячевой технические предметы - она отлично чертила. С одного взгляда она запоминала сложные схемы, по чертежу сразу же разбирала мотор; через год она стала старшим комбайнером. В 1935 году ее работа была сочтена лучшей в крае. В 1937 году арестовали директора совхоза, агронома и заведующего ремонтными мастерскими. Назначили нового директора Семидоленко. Горячева побаивалась его и не любила. Что бы ни случилось в совхозе, Семидоленко объяснял это вредительством; самая мелкая авария с механизмом, задержка работы в мастерской - и Семидоленко писал заявления районному уполномоченному. За короткое время в совхозе арестовали двенадцать человек по его заявлениям. На собраниях Семидоленко называл арестованных диверсантами и поджигателями. Когда арестовали Невраева - инструктора из ремонтных мастерских, сурового и малоразговорчивого старика, которого все уважали за то, что он работал до глубокой ночи и пять лет не пользовался отпуском, отказываясь от денежной компенсации, Семидоленко сказал на собрании: - Этот тип обманывал нас всех, под маской ударника скрывался заклятый враг народа, ловкий шпион иностранной державы, пробравшийся в самое сердце нашего совхоза.Читать дальше