Бенор Гурфель: Маугли

Марк неотрывно глядел в удаляющуюся спину отца. Вот отец обернулся, махнул рукой и вскоре исчез за вагонами. А они остались и стали устраиваться в своём передвижном доме. Товарный вагон имел свободный центральный проход а справа и слева тянулись двухэтажные нары. Вагон был ещё почти пустой и мать, с неизвестно откуда взявшейся практичностью, заняла верхние нары, примыкавшие к небольшому зарешетчатому окошку. Там нельзя было выпрямиться, но зато можно было смотреть наружу, читать и дышать.

Мать, с присущей ей аккуратностью, стала перекладывать вещи в чемоданах и укладывать чемоданы в, только ей известном, порядке. Затем вытащила плотное покрывало и покрыла им доски нар. Вся эта суетня повидимому была ей нужна, так как придавала некий смысл окружающей бессмысленности. Как бы то ни было, их местечко стало более уютным. Марк с матерью улеглись и стали смотреть в окно.

Но за окном ничего особенного не происходило. Уже полностью рассвело, начинался длинный, жаркий, июньский день. Время от времени появлялись группы людей: в середине шли штатские, а спереди и сзади - военные. Они подходили и забирались в ожидавшие их вагоны.

Марк ещё раз взглянул на жёлтое, унылое поле вокруг станции и решился.

-"Мама а за что нас...?" - он поискал в голове подходящее слово, не нашёл и уставился на мать.

-"Да это всё папин сионизм, нужен он был ему, как..." - прерывающимся голосом ответила мать.

-"А что это - сионизм?" . Разговор вступал на минное поле.

-"Видишь ли..." - мать помолчала, затем решившись продолжала - "ты знаешь, что мы евреи, правда?". Марк кивнул нерешительно. С одной стороны он не думал о себе как о еврее. Он был просто мальчик; мальчик с мамой и папой, с игрушками, играми и книжками. С другой стороны, он помнил здоровенного, краснорожего извозчика, которого прислала еврейская община охранять их, когда в городе начались слухи о погромах. Он также помнил красиво убранный стол на Пасху вечером, фаршированную рыбу с хреном, и свою красивую рюмочку синего стекла, наполненную удивительно вкусным пасхальным вином.

-"Так вот, когда-то мы, то есть не мы, а наши пра- пра- прабабушки жили в Палестине"

-"Где, где?" - удивился Марк

-"Ну там, там, далеко..." - мать неопределённо махнула рукой -"Так вот, сионисты хотят, чтобы евреи вернулись обратно в Палестину, где они когда-то жили" - закончила мать.

-"А евреи не хотят? - поинтересовался Марк.

-"Причём тут евреи? Это не так просто как тебе кажется." - начала раздражаться мать. Затем придвинувшись к нему тихо сказала: - "Ты никому не говори, что папа сионист, это очень опасно. Прежде всего для него, ну и для нас с тобой. Понимаешь? Это - опасно!". Тут они оба замолчали. Каждый из них переваривал сказанное.

Между тем, население их вагона медленно пополнялось. С другой стороны, тоже у окна, расположилась большая семья молдаван. На нижней наре, справа поселилась толстая старуха с двумя взрослыми сыновьями. Кое-как сложив нехитрые пожитки она громко объявила:

-"Я - мадам Гроссман а это мои дети: Ицик и Срулик. Ицик уже, слава Богу, закончил курс и сейчас он доктор. И если там куда нас везут, со мной что-нибудь случиться - у меня уже есть свой доктор. Сруль курса не кончил, но он уже был на третьем курсе и если кому-нибудь из вас понадобится докторская помощь - Срулик вам поможет. Правда Сруль?"

-"Тише, мама, тише" - сконфуженно упрашивал Срулик, но это мало действовало на гордую мадам Гроссман.

Мужчин в вагоне не было совсем. То есть было несколько стариков, но они терялись среди множества женщин: старых, не очень старых и просто молодых. Было также несколько мальчиков и даже одна девочка. Мальчики были все старше Марка и поэтому глядели на него и разговаривали с ним свысока. А девчонка, которую звали Фаня, была коренастая, губастая и мрачная. Так что поневоле пришлось Марку улечься на своё место у окна и погрузиться в чтение.

И как только была перевёрнута вторая страница "и волчья стая, возглавляемая Ракшей, кинулась по следам буйволов... и вдали за холмом раздался рык Шер-Хана... и гибкая тень Багиры мелькнула в свете луны" - как исчез товарный вагон, наполненный скорбью и тревогой, исчезла товарная станция, с вызженным полем вокруг, исчезла мадам Гроссман и вокруг разлилась прянная ночь джунглей.

Марк уснул. А когда проснулся - поезд уже шёл. Их потряхивало, покатывало; в окошко врывался прохладный ветер ночи; вагон сопел, кряхтел, похрапывал. Мать спала рядом, неудобно закинув правую руку за спину. Глядя на мать, Марк опять уснул и проспал до утра.