Сергей Хитун: Дворянские поросята

Я с трудом нашел себе место в заднем ряду. Начало лекции затянулось. Керенский опаздывал. Студенты углубились в свои книги, курили, переговаривались, менялись местами.

Я сидел и... волновался... там где сердце - был воздушный шар: еще немного и я увижу его... Последний раз я видел его 49 лет тому назад, тогда он был "Велик и Славен"; но это было не сразу после того, как "Это" началось. А как "Это" началось? А вот так ("Это" - Утро 27-го февраля 1917-го года, когда восставшие солдаты и рабочие "оповестили" нас юнкеров о Революции. См. в главе "Об одном из предков".).

***

Через три месяца после Революции, в Петрограде, по инициативе Совета Рабочих и Солдатских депутатов, был объявлен митинг в Государственной Думе для представителей комитетов гарнизона. Представитель комитета нашей роты, юнкер А. пригласил меня послушать Керенского, который должен был быть главным оратором.

Мы опаздывали. Зал был полон массой в солдатских шинелях. С трибуны доносились довольно громкие отрывистые фразы Керенского с ударением на гласных в посылаемых словах.

Он говорил об охране так долгожданной свободы, о восстановлении строгой дисциплины, построенной на взаимном уважении между выборным командным составом и подчиненными ему солдатами и о необходимости продолжать войну с немцами до победного конца....

Протолкавшись ближе, мы ясно видели его, хоть усталое, но молодое лицо, коричневый френч и такие же галифе.

Вдруг мой спутник, юнкер А., выждав удобный момент, громко крикнул:

- Арестуйте Ленина!

Очевидно, этот вырвавшийся, наболевший зов понравился многим:

Арестуйте Ленина! - разнеслось по залу.., но был и чей-то пронзительный свист... Керенский смотрел прямо перед собой; затем, когда крики стихли, подался немного вперед и, отчеканивая каждое слово, сказал:

- Ученика, который ведет себя плохо в классе, учитель не высылает, а... (пауза) не замечает! - и сошел с трибуны. Сомнений не было... это не умиротворило обе стороны.

Поднялся невообразимый шум. Трудно было разобрать, кто и что кричал: тут были "правильно", "долой" и "ура" (звучало как "вра") и тот же свист и все заглушающие аплодисменты.

Такие были дела...

***

Раздались аплодисменты вернувшие меня к действительности. На сцену вышел ниже среднего роста, худенький Керенский, совершенно седой, в очках и, чуть-чуть вибрирующей походкой 85-летнего, направился к кафедре. Сопровождавший его профессор представил его аудитории как бывшего Главу Временного Правительства России в 1917 году.

Снова были аплодисменты. В провале для оркестра перед сценой, заполненным представителями прессы с их аппаратами, треногами, трубами, микрофонами, тоже проявилось оживление.

Из заднего ряда я плохо слышал начало речи Керенского, но четко чувствовал удары моего сердца, так я разволновался.

Я вытягивал шею вперед и не спускал напряженных глаз с этой маленькой фигуры с подстриженными ежиком белыми волосами и ждал... ждал какой-то особенной, зажигательной речи, речи - образца искусства ораторского красноречия. К моему удивлению, он читал ее по записи. Его английский был безупречен, но в слабом звуке слов искра отсутствовала.

Он читал о трудностях Временного Правительства, перед которым выплыли многочисленные необходимые перемены; как после возникших проблем-разногласиц с Советом Рабочих и Солдатских депутатов, многие министры покинули свои посты и как трудна была их замена. Ему самому пришлось взять на себя звания Премьера, Военного Министра и Главнокомандующего.

Все это было мне знакомо. Я перестал вслушиваться и был опять, наполовину, в своих воспоминаниях о рождавшейся истории того смутного времени.

Свою речь Керенский закончил, сказав:

- С увеличением числа образованных, а не просто грамотных, настоящий Советский строй должен будет изменить свои методы управления страной. Это политическое выздоровление неизбежно.

В одном месте его чтения, очевидно для усиления значения своего довода, он поднял свою руку с сжатой в кулак ладонью.

Немедленно в провале для оркестра затрещали киноаппараты, защелкали фотокамеры, загудели моторы телевидения. (На следующий день в столичной, Калифорнийской газете "Вее", был портрет Керенского с кулаком над своей головой. В заметке, после краткого отчета о его лекции, было что-то о русских Премьерах склонных к видимым угрозам. Говорилось также о Хрущеве, барабанившем по столу своим ботинком.).

После окончания лекции было предложено студентам задавать вопросы.