Семья Аринбасаровых из семи человек жила на одну папину зарплату. Продукты и хозяйственное мыло выдавались по карточкам. Мыло использовалось только для купания детей. Мария Константиновна, как величайшей драгоценностью, скользила пахучим кусочком по вертлявым тельцам.
- "А ну-ка, стой спокойно, не вертись! Таня, ты куда полезла! Я кому говорю, не садись голой попой на скамейку?!" - из последних сил выкрикивала Мария Константиновна. Был банный день - первыми мыли девочек, сначала старшую Наташу, потом Танюшку. Мария Константиновна заворачивала свежевымытых детей в простыни и белым кулем несла в дом. Душ находился во дворе.
Наталья полюбила густой запах хозяйственного мыла на всю жизнь. Запах детства! Много позже, когда она ходила беременной и страдала токсикозом, она покупала кусочек хозяйственного мыла и вдыхала его чарующий аромат. Как ни странно, тошнота проходила!
Стирала Мария Константиновна углем от саксаула, преимущественно мужнино обмундирование. У детей одежки было мало - в основном бегали в трусах, сшитых мамой на старенькой ручной машинке "Зингер". Особенно не нарядишься - пятьдесят два градуса жары, в песке можно яйцо испечь.
- "А почему девчонкам в горошек, а нам в полосочку?" - протестовал Арсен.
- "Потому что, потому оканчивается на у" - исчерпывающе отвечала Мария Константиновна.
- "А... Так бы сразу и сказала" - говорил себе под нос мальчик. "А можно мне хлеба с сахарком?" - значительно громче спрашивал он.
- "Можно, только спроси у ребят, хотят ли они?".
Ну как можно не хотеть? Это было замечательно вкусно! Кусок черного хлеба побрызгать водичкой, посыпать сахарным песком и бегом на улицу!
Ребята во дворе тут же начинали клянчить: "Дай откусить, дай откусить!". И кусок хлеба мгновенно исчезал в прожорливых ртах голопузых рябятишек.
Когда Наталье было восемь лет, она впервые увидела туалетное мыло. Земляничное мыло - это же поэзия послевоенных лет! Ядовито-розового цвета, настырно пахнущее. Оно казалось чем-то волшебным! И очень хотелось его съесть.
Папа - Утевле Туремуратович был военным. Его переводили с места на место по всей Азии. Все детство Наташи прошло по воинским частям. Где они только не жили - в конюшнях, которые все еще теплились навозным запахом, в облупленных сараях. Через их щелистые стены дети наслаждались ночным великолепием - стрекот цикад, самодовольное чавканье жаб, вой шакалов, сливающийся с настороженным басом дворняг. Рассвет золотил жилище и озорной голос петуха гнал слабеющую ночь.
- "Таня, ты спишь?". Вместо ответа ровное посапывание. "Таня, Таня" Наташа потрогала плечо сестры, но богатырский сон младшенькой не может нарушить столь деликатное вмешательство. Наташа протянула прозрачную ручку и хвать сестру за нос.
- "Ты чего?" - выкатив черные глазища, спрашивает Таня.
- "Пора!"
- "Давай еще поспим?"
- "Нет, будет поздно".
Две маленькие девочки свесили загорелые ножки, ступили на пол, за ночь земля не успела остыть. Татьяна отчаянно пыхтя, крадется к выходу. На лбу Наташи выступили прозрачные капельки пота, открыла на что-то жалующуюся дверь.
- "Танька, не сопи. Всех разбудишь"
- "Угу" - ухает младшая.
Свобода! Девочки вырвались из терпкого воздуха сарая в свежесть утра. Пять часов. Реденькая травка плачет. Природа румяная, надушенная утренними запахами. Беззаботная. Сестры бегут босыми ногами по колючей земле. Радостно хохочут. К ним летит стайка озорных воробьев. Щебет птичек!
- "Как хорошо!"
- "Здорово!"
В такие часы, кажется, что весь мир принадлежит тебе одной. Что все было, есть и будет хорошо. Что всё тебя любит.
Когда Аринбасаровы приехали в Байрам - Али, им дали на территории воинской части, в бараке просторную комнату с печкой. Зимой Мария Константиновна топила углем и саксаулом, печка трещала, и от этого теплого звука детей холодили мурашки. Саксаул - фантастичное дерево. Оно растет в Азии, в пустыне. Если попадешь в его заросли - станет жарко, он излучает жар сам по себе. У саксаула скрюченное тельце без листочков, с узловатым корнем длиною в сорок метров, чтобы с большой глубины тянуть влагу.
Наташа с Танюшкой часами просиживали около корзины с саксаулом. Они вытаскивали сутулые деревца, наряжали в тряпичную одежку, надевали белокурые парики из соломки, пудрили личико мелом. Куколки оживали, и уже казалось, что они живут своей тайной жизнью - по ночам встают, смеются, едят. Девчушкам даже слышался кукольный шепоток, от этого становилось страшно и сладко.
Читать дальше