Александр Хургин - Лишняя десятка (сборник рассказов)

По подвалам, правда, ходить Тамара Борисовна перестала. Потому что все равно не найдешь его там - разбегаются кошки, когда человек в их подвал лезет - и потому еще, что нарвалась недавно. Еле целая осталась. В какой-то очередной раз полезла она в подвал, который через пять домов от ее дома, спустилась, а там, в подвале, свет горит, штанги, гири стоят, маты постелены - для борьбы, наверное, а на матах мальчики и девочки молоденькие совсем лежат, ну и все вместе... А в углу двое в шашки играют. Девчонка между ними раздетая, а они на животе у нее играют. Увидели Тамару Борисовну, шашки сбросили девчонке этой на живот и встали.

- Чего тебе, бабка? - один из них спрашивает.

Тамара Борисовна говорит:

- Ничего. Я Тихона своего ищу.

- Вали отсюда, - этот мальчик говорит. - Нет здесь никакого Тихона. А не то мы тебя сейчас тоже тут положим, - и смеются. И громче всех девочка та, на которой они играли, заливается.

Тамара Борисовна к выходу попятилась, а этот, что выгонял ее, подошел к одной паре на матах, пнул их носком ботинка и говорит:

- Я сколько повторять буду, что в двери замок стоит? И закрывать его должны последние.

Он еще попинал ногами эту пару, но они на него и внимания не обратили. И другие тоже не обратили. А Тамара Борисовна спиной, спиной - и за дверь. И опять замок открытым остался.

После этого случая Тамара Борисовна сказала:

- Все. Хватит. В воскресенье иду на рынок и покупаю себе нового Тихона.

Только сказала, Тихон и объявился. Сидел возле дома и ждал ее с работы. Грязный, конечно, тощий, но - он. И с ним кошка какая-то незнакомая рядом сидела. Тоже грязная и худая. Тамара Борисовна схватила Тихона на руки и чуть не целует. А Тихон мяучит и вырывается. Она его держит, а он царапается. Потом извернулся и выскользнул из рук. Но не убежал, а в подъезд пошел. И кошка за ним пошла, И Тамара Борисовна. В лифт вошли, поднялись, Тамара Борисовна дверь отперла, пальто сбросила - и к холодильнику. А Тихон с кошкой сидят в прихожей, ждут. Вынула она колбасу, рыбу, хлеб маслом намазала, молока в тарелку налила. И отошла. Тихон кошке кивнул, и они вместе на еду набросились. Едят, ворчат, друг друга отталкивают. Поели и еще просят. Тамара Борисовна остаток колбасы им скормила, а потом консервов открыла банку. Слопали они это все. молоко допили, и Тихон о ее ногу потерся, спасибо, значит, сказал. А подруга его, кошка, умылась, подошла к входной двери и просится, чтоб ее выпустили. Тамара Борисовна дверь отворила, кошка вильнула хвостом и выбежала. А Тихон - за ней. Тамаре Борисовне дверь бы надо было сразу захлопнуть, а она не сообразила. На площадку выскочила, а они - по лестнице вниз. Тамара Борисовна лифт вызвала, съехала в нем - какое там! Ни Тихона, ни кошки. Одни бабушки-пенсионерки у подъезда гуляют и возмущаются:

- Развели, - говорят, - котов, прямо жизни от них никакой нет.

Постояла Тамара Борисовна немного на тротуаре и домой вернулась. Она же без пальто выскочила, а на улице холодно. Ноль градусов всего, хоть и весна.

БАТАЛЬНАЯ ПАСТОРАЛЬ

Танаев с женой лежали в своем уютном двуспальном окопчике на плащ-палатке, выкрашенной в нежный защитный цвет хаки, и под монотонное бормотание телевизора составляли любовный акт. То есть они любили друг друга - типа того, как Ромео и Джульетта Шекспира. Рядом с ними крепко и безмятежно спали дети от их гражданского брака, а где-то невдалеке, в районе высоты 121 "Безымянная", мирно строчил пулемет. По звуку судя - пулемет врага, или, как говорят тактики и стратеги, супостата. Строчил весело, и противно. И еще - надоедливо.

- Взял бы ты его, что ли, гранатой, - говорила в перерывах между любовью жена Танаева и мать его детей Маша. - Мужик ты в конце концов или не мужик?

А Танаев ей отвечал:

- Я - мужик. Но не сегодня, так завтра танки могут пойти, а я гранату на тарахтелку срасходую. А плюс к тому детей наших малолетних будить неохота. Ты ж сама гранату мою у их в головах приспособила в качестве подушки.

И они опять начинали любить друг друга до гроба под музыку телевизора и вражеского пулемета. Или, вернее, они не начинали, а продолжали в том же духе. И говорили, когда продолжать кончали:

- Эх, хорошо жить! - так говорила Маша.

- Хорошо, - говорил Танаев. - Только беспокоит меня, - говорил, - что с воздуха я неприкрытый все время постоянно. В смысле, со спины. Если это, на бреющем, припустим, зайти, то цель очень даже просто поразить возможно. Хоть она и движущаяся в достаточной степени, а - белая. Что сильно ее демаскирует в глазах предполагаемого противника на общем фоне окружающего чернозема.