Александр Хургин: Ночной ковбой (сборник)

Но замуж Лидку никто не брал. Не родился еще идиот такого размаха, чтобы взять Лидку замуж. А может, родился и сразу умер.

Замок во входной двери открылся. И дверь отворилась наружу.

- Опять циновку украли, - сказали от двери. - Ну, суки, Господи!

- Какую циновку? - не понял Сева. И понял: - О которую ноги вытирать.

Эти циновки крали регулярно. Даже старые и рассыпающиеся. Коврик резиновый, стоивший двадцать лет назад сорок копеек и сохранившийся еще от дедушки - и тот украли, когда его у двери положили. Все к этим мелким досадным кражам давно привыкли. А она никак не может. А Сева привык не только к ним. Он ко всему привык. Вот взять для примера войну. Война Севой как-то не чувствовалась. Хотя, конечно, шла. Своим чередом и во многих горячих точках планеты. А ему она, как и ее, между прочим, отсутствие, была до лампочки. До лампочки были Севе война и мир во всем мире. Других они волновали и бередили, а Севу - ничего подобного. Его вообще мало что трогало. Как снаружи страны обитания, так и внутри ее. И Сева часто завидовал тем, кого события беспокоили. Завидовал и удивлялся им. Белой завистью и таким же удивлением.

- Ну, вот зачем, - думал он, глядя в телевизор, - элитные проститутки вышли на улицы с лозунгами "Слава труду" и "Не в деньгах счастье"? Почему на митинге у памятника покойному вождю высказывают озабоченность ходом весенних полевых работ и ожидаемым урожаем озимых зерновых? Что их к этому побуждает? И почему меня ничто ни к чему не побуждает?

Сева выключил телевизор и плюнул на пол. Легко, во что попало, оделся. Вышел в коридор и стал впихивать ноги в туфли.

- Ты куда собрался? - спросили из кухни.

- На войну, - сказал Сева.

Циновку действительно украли, и на ее месте остался песок, просыпавшийся разводами.

- Дурак и сволочь, - услышал Сева уже за дверью и сказал в квартиру:

- Подмети на площадке, каракатица.

Он пришел на остановку троллейбуса. Здесь энтузиасты продавали семечки, сигареты и туалетную бумагу. Продавец последней выкрикивал: "Туалетная бумага, достойная лучшего применения! Туалетная бумага, достойная лучшего применения!" И бумагу у него просто рвали из рук. Пассажиры выходили из троллейбусов и маршруток и дружно покупали бумагу, нужную всем, независимо от пола, возраста, общественного веса и семейного положения. А семечки и сигареты покупали не очень. Возможно, потому, что семечки были горелые, а сигареты не иностранные, а, возможно, потому что любые товары нуждаются в рекламе и наглядной агитации.

- Может, действительно на войну мне податься? - думал на ходу Сева, подбрасывая на ладони купленный рулон. - На какую-нибудь освободительную. Или во имя защиты конституционного строя, а также порядка.

Правда, в какую сторону идти на войну, Сева не имел представления. Не мог сориентироваться в родных городских джунглях - с какого боку линия фронта проходит. Если бы залпы орудий были слышны, можно было бы по звуку сориентироваться. Но они не слышны.

Сева поднял голову и посмотрел в небо. Не на звезды, так как днем звезд не видно, а на тот случай, если в небе летят самолеты ВВС - истребители и бомбардировщики. Чтобы по их полету направление вычислить и избрать. Но небо было чистым и безоблачным во всех смыслах.

- Над всей Россиею безоблачное небо, - сказал Сева. - Прям как назло.

У пятиэтажного дома мужик палкой выбивал ковры.

- Чего это он? - подумал Сева. - Праздника же впереди нет... Или есть? А я о нем не знаю? О празднике надвигающемся.

У следующего дома тоже выбивали. Не ковры только, а дорожки. Но это без разницы. Каждый выбивает то, что у него есть в наличии.

На стоянке такси выстроилась пыльная очередь из автомобилей. Очередь ждала клиентов. Клиенты ехали другими видами транспорта. Сева подошел к таксисту. Таксист пил пиво с воблой. Бутылку ставил на крышу "Волги", воблу клал на газету "Правда".

- Пиво, считай, безалкогольное, - сказал таксист. И сказал: - Ехать будем?

- Ты на войну, в какую сторону идти, не знаешь? - сказал Сева и посмотрел на воблу.

- А в любую, - сказал таксист. - Война, она везде.

- Как везде?

- Ну, в том смысле, что война не вокруг нас, а внутри нас, - таксист куснул воблу с хвоста и сказал: - Понял?

Нет, этого Сева не понял. У него организм аллегорий всяких или там тропов не принимал. Особенно из уст таксистов, когда в устах у них вобла прожевывается. И Сева пошел вниз, с горы. В сторону юга. Хотя лучше бы он пошел на север. Там, что ни говори, а вокзал. И автовокзал тоже там. И аэропорт. Но Сева шел на юг. Строго и неуклонно. Поскольку улица Банная вела его на юг. А не на север. Он шел по этой улице, спускаясь к реке, к переправе. Все ниже и ниже. Ниже и ниже. Шел и думал, что жрать хочется невыносимо, и думал, что это совсем некстати, поскольку голод не тетка и надо срочно идти его утолять.