Нора Икстена: Праздник жизни

В незабудках Элеоноры зажужжала пчела.

- Приклони ко мне ухо Твое, поспеши избавить меня, будь мне каменною твердынею, домом прибежища, чтобы спасти меня. Выведи меня из сети, которую тайно поставили мне. В Твою руку предаю дух мой. На тебя, Господи, уповаю.

- Слава Всевышнему, - повторил хор прощающихся.

- Человек как туман, который выпадает, и как роса, которая высыхает. Он дуновение ветра и свет мелькнувший. И тень ускользающая, и радуга выцветающая. И дым, который с небом сливается, и апрельский снег, тающий на лету. Мгновение коротко и погибель мгновенна. И только страдания вечны. Да сделаются отверсты очи наши, прежде чем уйдем мы в небытие...

- Слава Всевышнему.

На крыше сарайчика ворковал голубь.

- Что слышали мы и узнали, и отцы наши рассказали нам, не скроем от детей своих, расскажем потомкам, чтобы не повторили они отцов своих. Чтобы не забыли они дела отцов своих, а исполняли заповеданное им. Аминь.

- Слава Всевышнему.

- Душа моя насытилась бедствиями, и жизнь моя приблизилась к преисподней. Признают ли чудеса поступков Твоих, восславят ли истину Твою в стране забвения? Почему отвергаешь душу мою и скрываешь Себя во время скорби? Будешь ли Ты творить чудеса среди мертвых или оставшиеся поднимутся славить тебя?

- Слава Всевышнему.

Весенний ветерок дунул сквозь щели сарайчика на лепестки цветов.

- Он прощает твои прегрешения и врачует твои скорби. Он спасает жизнь твою и дарует милость тебе, - дождавшись своей очереди, словно заданный в школе урок, прочитал по бумажке Тодхаузен.

Елена заметила, что изначальное презрение и недовольство в глазах Тодхаузена уступили место чему-то похожему на уважение и сочувствие. Он не скрывал и своего смущения, а поскольку Елена чувствовала себя точно так же, ее обида и злость угасли.

- Слава Всевышнему, - в последний раз под водительством Адальберта возгласила уже сплоченная кучка людей.

Незабудки и бледное лицо Элеоноры исчезли под крышкой гроба. Прощание не особенно затянулось, и у Елены на душе стало немного легче. Она не плакала, но не ощущала на себе осуждающих взглядов. Тихо шмыгал носом Бита-Бита, сцепив на груди свои маленькие ручонки и двумя большими пальцами быстро перематывая невидимый клубок. Он напоминал свечу в изголовье Элеоноры, которая растаяла и превратилась в небольшой бугорок воска. Одни сдерживались, прикусив щеку, у других дрожали губы, третьи не могли остановить ручейков, струившихся из глаз.

Елена поняла, что все эти люди любили Элеонору. Что они действительно искренне переживают потерю. Их взгляды напоминали Елене глаза тюленей-детенышей, пойманных за хвост охотниками, которые вот-вот размозжат их головы о камни. В них отражались безмерная обида, жалость и мольба. Как странно - Елена всего этого не чувствовала. Голова ее работала четко и спокойно. Тот, с кем разум идет рядом, не бросится вниз с моста. Она и вправду как бы стояла на мосту и смотрела на печальную процессию, которая где-то вдалеке медленно двигалась вперед. Она знала, что должна во что бы то ни стало спуститься вниз извилистой тропкой, чтобы присоединиться к ней. И все-таки по-прежнему стояла на мосту и смотрела.

Елена чувствовала на себе любопытно-вопрошающий взгляд Тодхаузена, который без слов говорил: "Ведь это ее мать, ведь она уходит в вечность?!"

Елена смотрела на свой букетик и лихорадочно думала о пуповине страха и тоски, что должна была бы связывать ее с Элеонорой. Если же она не чувствует этой связи со своей матерью - возможно ли такое вообще? Никто и никогда больше не подарит ей жизнь. Но и отторженность никогда уже не будет такой горькой.

Три старика, которым помогал Тодхаузен, поставили гроб на телегу. Петерис, сосед-бобыль, успокаивал коня, взятого у кого-то на время. Желая выказать особое почтение, Петерис обрядил его в траурную упряжь. Коняга, не привыкший к шорам на глазах, фыркал и тряс головой. На Елену после всего пережитого при виде убранной в траурную упряжь лошади напал смех. Она затаила дыхание и прикрыла лицо цветами. Уголком глаза она видела, что и Тодхаузен кусает губы, сдерживая отнюдь не слезы.

Смерть не может быть причиной смеха.

Елена вспомнила себя в детстве сажающей картошку на огромном поле. Воздух наполнен птичьим гомоном, и - картофелина за картофелиной, глазками вверх. Внезапно старик сосед, который гнал борозду, выпрямился и, сняв с головы шапку, почтительно обернулся к дороге. Елена тоже посмотрела из любопытства. Кого-то везли хоронить.