Фазиль Искандер: Попутчики

Сначала я, грешным делом, подумал, что вся эта возня с детьми военного объясняется тайной попыткой привлечь на свою сторону, так сказать, армию в случае осложнения с инспекцией. Но потом я понял, что это бескорыстная страсть старого учителя неполной средней школы. Да и дети такие вещи быстро чувствуют, а эти слушали его, по-моему, с обожанием.

Как он ни замолкал при моем появлении, все-таки разок мне удалось незамеченным остановиться у соседнего окна и услышать, о чем он говорит.

Старичок разъяснял детям разницу между кучевыми {214} и перистыми облаками. Я прислушался, но так и не понял, в чем разница.

За окном проносились голые, скучные поля, голые мокрые деревья, на которых сидели мокрые сороки со свернутыми набок от ветра хвостами.

Я еще немного постоял у окна, мне стало скучно, и я пошел в ресторан обедать.

Ресторан оказался переполненным. Некоторое время я постоял в проходе между столиками, выискивая себе место и вдыхая неопределимый запах кухонной кислятины. Наконец в сумерках табачного дыма я нашел полупустой столик и пробрался к нему.

За столиком сидело два человека. Я присел, взял в руки меню и только поднял голову, как увидел, что за соседним столиком официантка принимает заказ.

Наши взгляды встретились, и по тому, как она поспешно опустила глаза, я понял, что это наша официантка.

- Наша? - все-таки спросил я взглядом у человека, сидевшего напротив.

Он внезапно покосился в сторону моего кивка и, не выдавая себя, одними глазами, как хороший детектив, дал подтверждающий знак.

Я прошелестел бумажкой меню, чтобы обратить на себя внимание. Звук, издаваемый папиросной бумагой меню, показался мне ненадежным. Все же официантка кинула настороженный взгляд. Это был очень важный момент, надо было его не упустить.

Я замер, глядя на нее, заранее признающим свою вину извечным взглядом российского клиента.

- Раз еще не смотрели в меню, нечего шелестеть, - взглядом ответила она мне, взглянув на листок меню, малокровно обвисший у меня на руке.

Тут она решительно сунула свою книжечку в карманчик фартука и было двинулась, но я встрепенулся и не дал ей окончательно уйти. Я отбросил меню, как бы с некоторым пренебрежением к самой идее выбора блюд, как бы добровольно полагаясь на ее вкус и тем самым намекая на общепризнанную надежность этого вкуса. {215}

- Все это глупости, - ответила она мне взглядом, - мне ваша добровольность и общепризнанность вовсе ни к чему...

Официантка гневно удалилась, словно самой своей походкой отвергая невысказанные эротические намеки окружающих. Сосед по столику, тот, что давал мне подтверждающий знак, теперь смотрел на меня с некоторой укоризной, словно я когда-то не принял его полезный совет (может быть, взорвать вагон-ресторан?) и вот теперь сам расплачиваюсь за это.

Я пожал плечами, давая знать, что сожалею о своем промахе, и уставился в меню. Мне не хотелось с ним связываться, потому что было видно, что он уже выпил и хочет выпить еще. Товарищ его, флегматичный верзила, сидевший рядом со мной, слегка поклевывал носом. Этот же, напротив, был полон алкогольной энергии и время от времени покалывал меня своими острыми глазками, провоцируя на беседу. Между ними стоял графин, на самом дне которого плескалась недопитая водка, как мне кажется, сознательно оставленная в качестве эстетической приманки.

Время шло томительно медленно. Официантка дважды появлялась поблизости от меня, но на меня она уже не обращала внимания.

Кстати, с самого начала, когда я вошел в вагон-ресторан, я почувствовал какую-то неустойчивость во всем его облике, какую-то неприятную опасность, заключенную в самом его воздухе.

Такое чувство бывает, когда в темноте идешь сквозь кустарник - вот-вот ветка хлестнет по глазам или, скажем, кто-то при тебе долго и неумело открывает бутылку шампанского - сейчас, дуралей, хлопнет пробкой или обольет пеной.

Теперь я понял причину своей тревоги, она оказалась простой. Неподалеку от нашего столика я заметил свисающий с потолка горшочек с каким-то растением, сползающим по краю посуды курчавой пенкой зелени. Горшочек висел на шпагате, крепость которого не внушала ни малейшего доверия. Он шатался и неистово раскачивался по ходу поезда, как некое вегетарианское паникадило.

Я старался не смотреть на него, но глаза боковым {216} зрением улавливали его бестолковое раскачивание, невольно вызывая эгоистическое желание определить траекторию его будущего падения. Я оглядел потолок и увидел еще полдюжины горшочков, танцующих в воздухе, лихо заломив набок курчавые шапочки зелени. Я понял, что этот висячий садок Семирамиды грозит не мне одному, и немного успокоился.