Борис Ямпольский - Гиперболический Диагноз

Теперь меня повели в коридор, где у стены стояла^ длинная больничная каталка.

Я лег, меня накрыли простыней и оставили.

Весь Мир с его длинными, грохочущими улицами, полями и облаками сузился, сгустился в этот темный, тоскливо пропахший необратимым несчастьем, карболочный закуток,

Я лежал на каталке у стены, люди проходили мимо, поглядывали на меня.

Мне казалось, что меня забыли и что я уже в морге.

Через полчаса пришел санитар в белой шапочке, с потухшим мундштуком в зубах и спросил:

-- Поедем?

-- Поедем, -- согласился я.

Он пошел в комнату, получил на меня накладную, вернулся и, уже не глядя на меня, думая о чем-то своем, тошном, ежедневном, покатил меня по длинным белым коридорам, не снижая хода у дверей, так, что они распахивались у самых глаз, и было чувство, что это головой моей он открывает двери, заворачивая вправо, влево и по пандусам вверх, вниз, вдвигая в белые грузовые лифты, и снова по бесконечным белым коридорам, заставленным койками, мимо больных в синих халатах, на костылях, желтых, заостренных, обиженных жизнью лиц, провожавших меня уже потусторонним взглядом, мимо открытых перевязочных, похожих на медсанбат после боя, мимо сестры, капающей лекарство в мензурку, человека с глухим лицом рабочего-котельщика, сосавшего из подушки кислород, мимо королевского выхода профессора с белой свитой...

Я въехал в большую белую палату, и меня переложили на свежую, белую, только что застеленную холодными простынями приподнятую постель.

.. .Луна стояла в окне палаты, и стены, и простыни, и тумбочки -- все было до ужаса белое, и в этой белой замороженной тишине я остался наедине с собой.

Я вспоминал детство, отца, мать, сестер, брата -- * всех, кого давно уже не вспоминал, и безнадежное позднее раскаяние овладевало мной.

И я подумал, что в мире есть закон любви и внимания-- сколько ты, столько и тебе. И все в конце концов отольется!

"Если все кончится хорошо, я буду другой, я буду совсем другой, -жалобно и настойчиво уверял я кого-то, -- совсем, совсем другой".

Минул год. Давно забыта та больничная ночь. И редко вспоминается странная клятва, будто это было в другой жизни, с другим человеком