- Видели вы, как Marie сегодня дурно одета! - Когда же она бывает лучше! - Перестанут ли нас когда-нибудь морить этим несносным казачком. - Сегодня мадам Гольцберг была очень мила. - В особенности когда румянец заиграл на щеках ее от разговоров с Нерецким. - Нет, это, ей-богу, ни на что уже не похоже! - произнес один голос с жаром, - не довольно срамить себя дома; нет, еще и на балах делает такой скандал. - Что такое? - спросили несколько голосов с любопытством. - Разве вы по видите? Мадам Гольцберг, эта невинность, этот половой цветок... противно смотреть! - Да что же такое? скажите, пожалуйста! - Ах, боже мой! весь город об этом говорит, все видят, кроме этого колпака, мужа. Хоть бы кто-нибудь открыл ему глаза! Нетерпеливые вопросы повторялись; голос продолжал: - Неужели вы не заметили явной связи ее с Нерецким? Он проводит у нее дни и ночи, в обществах занимается только ею, везде превозносит ее ум, таланты. Чего ж вам еще? - Я несколько раз была у мадам Гольпберг, но не встре чалась с Нерецким, - возразил один голос. - Вот еще! разве в их доме одна дверь? Не так она глупа, чтоб не стараться таить свою связь; но пе так же глупы и мы, чтоб этого не проникнуть. Я знаю хорошо их квартиру: мы жили в ней два года, когда муж мой только был назначен полицеймейстером. Ольга слышала эти нелепые обвинения; они как раскаленный свинец падали на ее сердце, но гордость не позволила ей никакого оправдания: обвинение было слишком низко. Ей ли завесть преступную связь! Ей ли нарушить чистоту своей совести, замарать себя в своем собственном мнении, которое было для нее драгоценнее всех мнений на свете! Ей ли обманывать мужа и осквернить уста ложью. Нет, это обвинение как грязный снежный ком, ударившись об ее гранитную непорочность, отпрыгнул и замарал брызгами своими одних только обвинителей. Она встала; сердце ее разрывалось, но глаза пылали огнем благородной самоуверенности, и на устах бродила улыбка презрения. Она вышла из-за ширм и медленно прошла мимо толпы дам, которые собрались вокруг ораторствующей полицеймейстерши. И когда встречаясь с подобными женщинами, - слава богу, эти встречи довольно редки, невольно рождается в уме вопрос, из какого особенного ве щества созданы они? Исчадие ли они демонов пли насмешка природы над человечеством, гнев божий, ниспосылаемый на землю вместе с голодом и язвою? Красота, любезность, непорочность женщины кажутся им личным оскорблением. Злословие и клевета нужны им как воздух, и если бы отворили им двери Магометова рая с условием не разбирать ничьего поведения, не обливать желчью ни одного белого цветка, который попадает им на пути, они, взглянув со вздохом на светлый сад счастия, возвратились бы в грязные улицы своих земных жилищ, чтоб только иметь удовольствие злословить и клеветать. - Что я им сделала? - говорила на другой день бедная Ольга своей подруге с заплаканными глазами. - Где вырыли они основание этой нелепой сказки? - И ты спрашиваешь еще? Разве не знаешь ты, что ос нованием всех рассказов, пружиной всех их мнений их соб ственные чувства, собственные характеры? Углубляясь в свою черную думу, они видят в ней, как поступили бы они в подобном случае, и поэтому заключают обо всех. - О, мой поэт, мой Анатолий, как справедливо сказал ты... - Да, вот это благоразумнее; прочти несколько строф твоего любимого поэта и утешься в нелепой клевете, от ко торой, право, ни один твой волос не поседеет. - От господина Нерецкого, - сказал вошедший слуга, подавая Ольге пакет. При этом имени брови ее вновь нахмурились: она неохотно bgk` в руки пакет, но едва развернула, как лицо ее прояснилось. С выражением блаженной радости она вскричала, прижимая сверток к груди своей: - Он! Он! Я вновь услышу его звуки, прочту его небесные чувства! - Ольга! - Вера! - Неужели холод годов и опыта не остудил твоей ребяческой страсти к незнакомому тебе человеку? В пятнадцать лет это было только смешно, но теперь... - К незнакомому человеку? Вера! Что это значит? И ты можешь говорить, что он незнаком мне? Мне незнаком Ана толий? Мой идеал? Мой поэт, которого песни пробудили мое детское воображение, одушевили его жизнью, образовали мою душу? Кто же услаждал мое одиночество, кто утешил меня в горе, кто удваивал мои радости, как не он, не Анатолий? И ты говоришь, что я люблю незнакомого мне человека! Нет, я сроднилась с каждою его мыслию; я знаю все изгибы его благородного сердца; я его обожаю; я пожертвую последнею радостью жизни моей, небогатой утехами, последнею каплею крови для его счастия, я отдам душу свою для продолжения его жизни.
Читать дальше
