И извѣститъ ихъ о твоей тоскѣ
Печальное ихъ сердца содроганье.
И будутъ на твое воспоминанье
Согласной думой вторить вдалекѣ.
Но если ночью, посреди молчанья,
Вдругъ, безъ причины, стукнетъ твой стаканъ,
Знай — это голосъ нашего мечтанья:
Его тебѣ примчалъ твой талисманъ.
Не вѣкъ же будетъ спутникъ твой страданье;
Быть можетъ, сердце радость оживитъ
Въ чужбинѣ; но когда воспоминанье
Тебѣ минуту счастья отравитъ,
И ты искать захочешь утѣшенья
Отъ грустныхъ думъ прошедшаго въ винѣ,
Не тронь нашъ кубокъ! Онъ не дастъ забвенья:
Въ немъ талисманъ лежитъ на свѣтломъ днѣ.
Хоръ изъ трагедіи Андромаха.
(1831).
Были дни: великъ и пышенъ
Ты стоялъ, Пріамовъ домъ,
Дланью Зевсовой возвышенъ,
Полный златомъ и сребромъ.
Быль врагамъ далеко страшенъ,
Гордый силою своей,
Высотою стѣнъ и башенъ,
Быстротечностью коней.
Всѣми благами украшенъ,
Ты лелѣялъ съ давнихъ дней:
Непорочность дѣвъ стыдливыхъ,
Прелесть женъ благочестивыхъ,
Дерзость юношей кичливыхъ,
Веледушіе мужей.
Но Паридовой измѣной
Прогнѣвился Кроніонъ;
Гибель, слѣдомъ за Еленой,
Входитъ въ свѣтлый Иліонъ.
Ополчаются Атриды
Сокрушить Пріама тронъ —
Златовласой Тиндариды
Выдать имъ не хочетъ онъ! —
Вотъ судами вкругъ Авлиды
Синій Понтъ загромождёнъ
И, по манію Паллады,
Отъ разгнѣванной Геллады
Броненосныя громады
Понеслись на Иліонъ.
Но вотще неутомимо
Грековъ ратуютъ вожди,
Предъ врагомъ за край родимой
Гекторъ всюду впереди.
Отъ руки неодолимой
Тьмы Ахейцевъ въ прахъ легли:
Но судьбѣ неумолимой
Боги Трою обрекли!
Гекторъ палъ за край родимой....
Зашумѣли корабли,
Стихли яростные бои,
И Ахейскіе герои
Отъ развалинъ бывшей Трои
Въ путь возвратный протекли.
1.
А. И. КОШЕЛЕВУ [24].
4 Іюля І828. Москва.
Письмо твое доставило мнѣ такое же наслажденіе, какое получаетъ скупой, когда пересматриваетъ свои сокровища, и, хотя никогда не сомнѣвался въ ихъ цѣлости, но, несмотря на то, все-таки чувствуетъ неизъяснимое удовольствіе пересчитывать ихъ безпрестанно и снова убѣждаться въ ихъ невредимости. Тѣ не знаютъ тайнъ дружества, которые говорятъ будто оно чуждается словъ, и конечно они не испытали прелести дружескихъ увѣреній, простыхъ, но крѣпкихъ, какъ рукожатіе. Когда время очиститъ наши чувства, и воспоминаніе отдѣлитъ радость отъ горя, восторгъ отъ скуки, поэзію отъ прозы, — тогда слова дружбы соберутся въ одномъ углу сердечной памяти вмѣстѣ съ лучшими событіями жизни.
Болѣзнь твоя меня не безпокоитъ, но ты, какъ кажется, считаешь ее чѣмъ то важнымъ, и напрасно: вся непріятность крапивной лихорадки ограничивается скукою чесанья, и то не больше трехъ или четырехъ дней, послѣ которыхъ она проходитъ безо всякихъ послѣдствій, кромѣ бòльшаго здоровья.
Мнѣ бы хотѣлось, чтобы во время твоей поѣздки въ Рязань ты ограничилъ бы свои занятія однимъ мышленіемъ, т. е. не стараясь прибавить къ понятіямъ новыхъ свѣдѣній изъ новыхъ книгъ, уже полученныхъ прежде, перегонялъ бы черезъ кубикъ передумыванья, и водку мыслей передводѝлъ бы въ спиртъ. Ихъ количество можетъ быть уменьшится, но за то качество прибудетъ и невольно заставитъ тебя писать. А это теперь для тебя необходимо. Мнѣ кажется: первый удачный опытъ, показавъ тебѣ твои силы, рѣшитъ тебя сдѣлаться писателемъ. Это званіе не мѣшаетъ ничему, но, напротивъ, еще помогаетъ сдѣлать однимъ камнемъ два удара. Къ тому же не забудь, что ты обѣщалъ Погодину. Кстати къ Погодину: онъ задумалъ пресмѣшную вещь: хочетъ писать особенную брошюрку о томъ, что политическое равновѣсіе Европы принадлежитъ къ числу тѣхъ мыслей, которыя, вмѣстѣ съ повѣрьями о колдунахъ, привидѣньяхъ и чертяхъ, суть порожденія невѣжества и суевѣрія, и въ нашъ просвѣщенный вѣкъ должны вывестись и исчезнуть при свѣтѣ истиннаго мышленія. Сколько я ни толковалъ ему, а переубѣдить не могъ; ибо для этаго нужно понять: чтò такое Политическое равновѣсіе, а здѣсь-то и запятая. Однако надѣюсь еще остановить его отъ этой шалости, которая достойна издателя Моск. Вѣст. Впрочемъ ты не говори объ этомъ ни ему, когда увидишься, ни кому другому. Пусть оно умретъ вмѣстѣ со всѣми его глупостями. По моему эта послѣдняя стоитъ казаковъ Останкинскихъ.
Сомнѣваться въ моемъ отвѣтѣ на твое будущее обѣщанное письмо не должно. Охотно готовъ возобновить съ тобою бумажную мѣну мыслей: будь же опять мой кошелекъ, въ который я стану складывать все золото мое. Скажи мое почтеніе твоей маменькѣ, также и ото всѣхъ моихъ, которые тебя обнимаютъ. Моя маменька съ самаго твоего отъѣзда была нездорова; теперь ей лучше. Прощай, твой Кирѣевскій.
Читать дальше